Вдруг, уж смеркаться стало, всплыл у окна Федька Петушков. «Сидишь?» — «Сижу». Ивашка все в подробности сквозь решетку перешептал воеводскому подканцеляристу. Тот сказал: «От государя Петра Федорыча манифест получен здесь. Сиди, скоро свободу примешь», — и ушел.
Вскоре Федька Петушков, трезвый и озлобленный, с кипой бумаг под мышкой стоял у дома Твердозадова.
— От воеводы с бумагами, — сказал он воеводской страже и был впущен в дом.
Засели с купцом и купчихой за стол. Федька Петушков сказал:
— У них закон, а мы против того закона свой закон выдвинем. Дако-сь чернил сюда, напишем промеморию.
Он засучил рукава, выпил чарочку, перекрестился и стал строчить. Под бумагой фабрикант Твердозадов руку приложил. Федька Петушков прочел промеморию вслух. Степанида Митревна заметила:
— Ах, не правда, не правда! Я нашему Ивашке только полтину дала, а трехсот рублей золотом не давывала…
— Молчи, молчи, Твердозадиха, — перебил Федька Петушков и выпил еще чарочку. — Сие место умственно написано. Поверь!..
На следующий день был созван в воеводскую канцелярию весь магистрат.
Промемория гласила: «У меня, фабриканта града Ржева, Абросима Твердозадова, во услужении дворником находился при доме крепостной генерала Сабурова Ивашка Постнов…»
Уже эти первые строки заставили воеводу, бургомистра и двух ратманов переглянуться: они сразу поняли, что сваляли дурака, захватив собственность генерала Сабурова, человека весьма строптивого и властного.
«А ныне означенный дворник, коего послала моя жена еще третьего дня, дав ему триста рублев империалами на размен мелочью, неведомо куда скрылся и посейчас с теми деньгами в дом не бывал…»
Заседающих бросило в жар. У воеводы зазвенело в ушах, на шее вздулись воловые жилы.
— Не было у дворника денег! — вскричал бывший тут купец Арбузов, «полицы-мейстер».
— Молчи! — и воевода грохнул в стол.
«А по сему прошу: дабы о сыску оного Ивашки Постного и о публикации о том всенародно во ржевский магистрат сообщить, а равно и помещика генерал-майора Сабурова о пропаже без вести крепостного его уведомить».
Наступило длительное молчание. Воевода упер бородищу в грудь, пыхтел, бараньи глаза закручинились. Был призван Ивашка и спрошен, доподлинно ли давал ему Твердозадов на триста рублей империалов. Быв научен Федькой Петушковым, парень твердо показал, что верно: хозяйка послала его, Ивашку, на базар за хмелем и солодом и дала-де золотых монет на триста целковых, дабы Ивашка наменял их мелочью, и что оные золотые отобрал-де от него при задержании купец Арбузов со товарищи.
Арбузов привскочил, затрясся, пискливо закричал:
— Ах, ты хам!.. Врет и не кашлянет.
Воевода вновь остановил купца и, кривя в гневе губы, грозно спросил Ивашку:
— Облыжно обносишь людей, алибо правду показываешь? Говори, смерд, а то устращивать учну.
Глаза Ивашки сверкали по-злому, и весь вид его страшен, как у человека, решившегося на отчаянный поступок.
— Правду сказываю, — пробурчал он и шумно задышал чрез ноздри.
Ночью в каземате связанный по рукам Ивашка был до потери сознания избит. Сначала немилосердно лупил его сам воевода Таракан, приговаривая:
«Вот тебе, вот тебе за старое». Он изнемог от злости, от размашистых движений, налился, как клоп, кровью, сел на чурбан, дышал шумно, тяжко, открыв настежь рот.
Вот над Ивашкой взмахнул кнутом палач. От спины парня летели окровавленные лоскутья кожи. Ивашка дрожал, жевал тряпку, в которую уткнулся рылом, вот замычал, заскулил и впал в беспамятство.
Стояла необычайно знойная погода. Прошли сутки. Ночь наступила душная, темная, вдали погромыхивал гром. Тучный воевода задыхался. Он приказал бросить пуховик на нижнем балконе и лег спать.
Гремела первая гроза. Удар за ударом страшными взрывами рушились на землю. Дрожали стены, дрожал, сотрясался мир. Но воевода спал крепко, не слыхал грозы.
Ранним утром в воеводском дворе, грязном от прошумевшего проливня, поднялся переполох.
На соборной колокольне ударил-залился набатный колокол. Сонные люди выскакивали из домов, спрашивали друг друга, что случилось, спешили кто на соборную площадь, кто на воеводский двор. Вперемешку с жителями бежали к воеводскому дому заспанные солдаты, с ружьями, с походными сумками в руках, кричали:
— Тревога, тревога!..
С воеводского двора летела резкая дробь турецкого барабана. Сполошные колокола зачастили-залились еще в двух церквах.
— Царь батюшка идёт!.. Сам Петр Федорыч! — шумели люди на бегу, выламывая из заборов жердье, хватая дубинки. — Казак с манихвестом наезжал…
А на грязнейшей соборной площади толпа орала:
— Эй, звонарь! Уж не царь ли показался с воинством?
Улица пред домом воеводы полна людей. Вид у всех растерянный и любопытный. Сначала шепот по толпе, потом шум, потом крик:
— Таракана убили! Воевода кончился…
Дробь барабана крепла. В толпу въехали верховые солдаты с офицером, пытались разогнать народ.
— Расходись, жители, расходись!.. Его высокоблагородие секунд-майор Сергей Онуфрич Сухожилин волею божией умре.
У воеводы оказалось перерезанным горло.
Караульный солдат каземата показал: пришел-де в ночи, в самую непогодь, подканцелярист Федор Павлыч Петушков с бумагой от воеводы, требовал-де выдать ему, подканцеляристу Петушкову, арестанта Ивашку Постнова для ночного-де допроса в воеводской канцелярии.
Дознание выяснило, что на вспольи в городском табуне той же ночью были похищены два воеводских самолучших скакуна. Очевидно, на них утекли крепостной барина Сабурова парень Ивашка Постнов и с ним — подканцелярист Федька Петушков.
Купец Барышников
Настоящий отрывок, судя по времени описываемой в нем поездки купца Барышникова, назначался писателем для одной из глав второй книги «Е. П.», но не был включен в книгу.
Ред.
Купчик Полуектов, эта забубенная головушка, едва ли в состоянии когда-либо нажить себе большие капиталы. Да он этого и не умеет, за этим и не гонится. Где ему?.. Он рыбка мелкая, ни какой-нибудь чудо-юдо, рыба-кит Барышников.
Да к тому же нам надо знать, что замечательные богатства в России составлялись не столько торговлей и промышленностью, сколько откупами и казенными подрядами.
Так преумножил свои богатства и знакомый наш Иван Сидорыч Барышников.
Однако деятельная, коммерческой складки, натура его тяготела к широкому труду созидательному, промышленному, к постройке своих фабрик и заводов, к оптовой торговле с заграницей.
Мы уже знаем, что встать на путь приобретений толкнул его подвернувшийся под руку случай: в Семилетнюю войну он «зажилил» золото фельдмаршала Апраксина. Боясь сразу обнаружить свое краденое богатство, он по началу открыл в Питере перворазрядный трактир, затем разорил богатого мясника Хряпова и заполучил его дело в свои руки, потом стал заниматься богатыми откупами и подрядами. Набив сундуки золотом, он умудрился приобрести на подставное лицо (графа Федора Орлова) два имения в Смоленской губернии — Алексино и Погорелово — с полутора тысячами душ крестьян. Переходя к практической деятельности, Барышников успел выстроить на своей земле писчебумажную фабрику, лесопильню, богато оборудованную водяную мельницу и обширный винокуренный завод — самое выгодное предприятие, которое разрешалось исключительно помещикам.
