– Ни в коем случае, милейший! – вскричал явно обеспокоенный хозяин. – Я не отпущу вас из дому ночью! Возможно, увлеченный ловлей волков, вы не слышали, что у нас в городе орудует маньяк!
Эта история меня заинтересовала, и я слово за словом вытянул из господина Эркиля мрачные новости Лакцины, хоть врач и упорствовал.
Оказывается, уже более полутора месяцев в городе бесчинствует жестокий преступник. По-видимому, кто-то из учеников хирургов так и не нашел себя в медицине и обратился ко злу. Человек нападал в ночи на одиноких горожан. Словно свиней или коров на бойне, он расчленял их, раскладывая части тел подобно адским натюрмортам.
Я никогда не причислял себя к впечатлительным натурам, однако рассказ доктора не на шутку пронял меня. Жить в столь развитом обществе и представлять, что во тьме тебя поджидает монстр, – немыслимо. Господин Эркиль заметил, что все жертвы принадлежали к приличным семьям, были молоды и приятны лицом и телом. Не хотелось бы льстить себе, но я подходил под описание жертвы как нельзя лучше! Вот посмеялся бы сейчас мой друг Арлин.
Решив лишний раз не покидать безопасных стен, я начал исследовать дом. И что это был за дом, скажу я вам. Огромный особняк в северном стиле, сложенный из солидных и надежных гранитных блоков. Это продуваемое всеми ветрами место могло бы наводить уныние, не будь здесь такого изобилия ковров и тканых дорожек. Несмотря на отсутствие хозяйки (доктор Эркиль не был женат), дом дышал уютом. Гобелены, скрывающие гранитную кладку, живопись на стенах, так хорошо демонстрирующая художественный вкус хозяина, и множество дорогих вещей повсюду. Хозяин признался, что его родители, ныне почившие, жили в достатке и ни в чем себе не отказывали.
На первом этаже особняка располагался кабинет, в котором господин Эркиль принимал пациентов. Я успел понаблюдать за моим добрым другом и в его работе. Хотя основную массу посетителей в тот день составляли купцы, чиновники разных рангов и служивые люди, приходил за помощью к доктору и совсем простой народ вроде крестьян и ремесленников. Мне особенно запомнилась полунищая старуха, которая, покидая его дом со слезами благодарности на глазах, благословляла доктора именем Святой Сефирь. Он, конечно, не взял с нее ни монеты, ведь было ясно, что за душой у нищенки ни куппа. Воистину, доктор Эркиль был ангелом-хранителем Лакцины.
Я спросил моего хозяина, почему он не чурается работать даже за грошовую благодарность. Ведь, судя по дому со всей его обстановкой, он не только сохранил накопления родителей, но и приумножил их, и ныне, без сомнения, является человеком высокого достатка, не обязанным трудиться каждый день.
Эркиль мягко улыбнулся мне и ответил:
– Перед ножом хирурга все равны – и бедняки, и богатые. И болезни поражают низшие сословия такие же, какие случаются и у богачей. Изучая же и врачуя редкую болезнь бедняка, я набираюсь опыта и потом смогу избавить от того же недуга мэра или начальника стражи. И уже это обеспечивает мне средства к благополучному существованию и возможность помогать тем, кому в жизни повезло меньше.
Мне был дозволен допуск в каждую комнату дома, кроме подвала. Оттуда веяло холодом, и я грешным делом подумал, что доктор расположил у себя под полом покойницкую. Это предположение насмешило моего друга – он сообщил, что в Лакцине есть городская мертвецкая, куда отвозят всех отгрешивших, как он называл скончавшихся людей. В его же подвале, увы, я найду только ледник с тушами коров и свиней. Ведь именно этим и расплачиваются с ним крестьяне, у которых нет денег на оплату осмотра.
* * *
Тем вечером мы все-таки вышли в город. Доктор вывез меня в крытом экипаже в оперу. Я не стал огорчать моего друга своей оценкой постановки, потому что она мне не понравилось. На сцене играли миниатюры южных провинций, которые под гнетом королевского правления превращались в казармы идиотов. Север явно переживал не лучшие времена, но странная гордость тем, что мы менее зависимы от королевской власти, слишком уж превозносилась в подобных представлениях. Каждый житель Королевства публично хвалил монарха Карцина, но спустя миг мысленно смеялся над его жадностью и глупостью. И, конечно, вместе с ним северяне обсмеивали и весь юг. Воздух свободы их слишком сильно пьянил. Мне пришло в голову, что, возможно, я доживу до той поры, когда увижу бессмысленную революцию, которая повергнет города вроде Лакцины в хаос. Кому же это надо?
Как бы там ни было, после оперы мне представилась возможность познакомиться с высшим светом Лакцины. Доктор Эркиль пользовался успехом в обществе и за полчаса представил меня и мэру, и верховному стражнику города, и всему преподавательскому составу местного университета. Рука от частых рукопожатий начала неметь, и мне уже хотелось уехать домой, – но тут я заметил ее!
Прекрасная высокая и полногрудая девушка с бледной кожей и крупными чертами лица, она не могла остаться незамеченной. Мишая оказалась дочерью декана факультета хирургии и его студенткой, которую несомненно ждало блестящее будущее в этой области медицины. Лишь подумайте – женщина в стенах университета! И лучшая из лучших! Я бы не мог сказать определенно, что же меня привлекло в ней: властный взгляд, уверенная неторопливая речь или, да простит мне читатель сию вольность, ее природные достоинства. Одно могу сказать точно: Мишая запала мне в душу. Засыпая дома в тот вечер, я вспоминал взгляд ее бездонных глаз.
* * *
Лакцина меня не отпускала. Нанесенная волком рана требовала ухода, к тому же Мишая начала приезжать к доктору Эркилю. И я, как ни старался избежать общения, невольно искал с ней встречи. Может, мне и следовало быстро собрать вещи и идти на юг в поисках новых охотничьих трофеев. Но зная, что придет Мишая, я задерживался еще на день-два, желая якобы случайно столкнуться с ней в холле дома доктора. Однако, увы, фея моих ночных грез более тянулась к обществу господина Эркиля. Они часами могли обсуждать какую-то научную белиберду, делая меня невольным безучастным слушателем. Я чувствовал себя глупым щенком, которого из жалости пустили в гостиную посидеть у ног хозяев этого мира.
За прошедшие дни я исходил весь город. Увидел стеклянный потолок атриума (не забыть эту идею, если решу строить свой дом!), осмотрел городскую больницу, исходил все мосты над речкой Толула. Что и сказать: я заскучал. Меня ждали еще сотни видов волков, на которых я мечтал поохотиться, а в этом городе – рафинированном и пересыщенном самомнением – приязнь я испытывал лишь к Эркилю и Мишае. Но этих двоих вполне удовлетворяло общество друг друга, и я всерьез задумался о том, чтобы двинуться в путь.
Пожалуй, схожу и поинтересуюсь у местных, есть ли возможность нанять дилижанс до Сижарле.
* * *
Это был один из самых ужасных вечеров в моей злосчастной жизни. Я возвращался со стоянки дилижансов, где мне отказали, сообщив, что дорога на Сижарле разбита и что мне придется наслаждаться пребыванием в Лакцине еще как минимум неделю. Проходя по аккуратной городской набережной и пересекая мост через Толулу, я услышал странный шорох, доносящийся из-под арки моста. Уже темнело, и я не видел, кто производил этот звук, но почему-то подумал о ребенке, который играет у воды и вот-вот упадет в нее. Почему именно о ребенке, ведают лишь боги. Но я спешно спустился под мост к воде по каменной лестнице.
