Легенды о сокровищах храма передавались в народе из уст в уста. Впрочем, для тех, кто не был тайным адептом мрачного бога Апопа, и само существование этого храма было легендой. Но те, кто знал путь, в последние дни шли сюда по одному и группами, откликаясь на тайный зов предводителя.
Ба-Ка примостился на тростниковой подстилке, разложенной на горячем камне, глядел на этих людей, не скрывая интереса, и слушал поучения красноречивого спасителя, восседающего напротив него на такой же подстилке. Он уже знал, что скоро ему предстоит великая миссия открыть врата тому, чьей воле были покорны все собравшиеся в этом неприметном месте.
– Ты войдешь, – требовательно, не допуская и намека на возражение, говорил ему наставник, – потому что никто другой не сможет подойти к вратам. В тебе же течет священная кровь фараона. Ты – живое вместилище бога, никто другой не сможет сделать этого. Ты войдешь, откроешь врата и примешь того, кому суждено властвовать над этим миром.
Жрец божественного змея, будто добиваясь безропотного повиновения, надавил пальцем на едва заметные красные пятнышки на груди молодого принца, крепко сжавшего губы, чтобы подавить рвущийся из горла стон от нового приступа боли. Вскоре после прибытия в пустынный храм тайный служитель Апопа дважды уколол Ба-Ка под самое сердце жезлом, увенчанным клыками огромного змея. В получившиеся ранки слуги жреца втерли неведомую жгучую смесь. Ба-Ка сцепил зубы, чтобы не заорать в тот момент, но стойко выдержал последнее испытание. Теперь он был одним из посвященных в мистерии великого змеиного бога, и следы его клыков напоминали об этом, отзываясь даже на легкое касание ноющей болью, грубое же тыканье, вот как сейчас, превращалось в настоящую пытку.
Ба-Ка внимательно слушал, кивал, соглашаясь, и вспоминал недавнюю схватку в воротах каменоломни. Тогда почти такое же легкое, почти незаметное касание «отравленной руки» отправило в пасть Анубиса здорового сильного мужчину, привыкшего стойко переносить все тяготы, смотреть в глаза разъяренных львов бестрепетно, как на пламя костра. Каждый из тех, кто приходил в эти дни к храму, смог бы повторить такое невероятное убийство. Сам не зная почему, Ба-Ка вспоминал ту сцену с восхищением. С такой неприметной, но очень эффективной армией, способной в единый миг свалить любых силачей с такой же легкостью, как змея поражает огромного буйвола, можно без особого труда вернуть трон.
– Я спас тебя, – продолжал предводитель тайного воинства, – чтобы научить всем таинствам Апопа, приобщить к глубинам его сокровенной мудрости. Я проведу тебя по жизни как поводырь, и нигде ты не споткнешься, нигде не подвергнешься опасности. Лишь будь послушен мне.
Ба-Ка кивал, глядел на присмиревшую кобру, на побелевшие кости, на людей, пробирающихся в храм. Для того ли он вырвался из каменоломни, чтобы повиноваться воле своего бывшего надзирателя, пусть даже и старшего? Наставник, казалось, вовсе не замечал внутренней борьбы, обуревавшей ученика.
– Станешь частью могущества, – вещал он, вставая, так как сидя выглядеть всемогущим не получалось, – моего, а стало быть, и твоего.
Для завершения образа предводитель секты поставил ногу на валун совсем рядом с головой кобры.
«Я буду частью его могущества? – переспросил себя Ба-Ка. – Его инструментом? Беспрекословным исполнителем приказов? У змеи одна голова. А хвостом я быть не хочу. Потому что мне уже самим рождением суждено повелевать миром, и по-другому не бывать! – Ничем не выдавая себя, он тоже встал, продолжая кивать, почтительно слушая речь тайного жреца. – Это я, Ба-Ка, рожден, чтобы стать вместилищем бога. Если судьбе было угодно, чтобы это не был Гор, то ей видней. Пусть это будет великий грозный Апоп! И пусть он сам объявит свою волю!»
Словно бы случайно шагнув вперед, Ба-Ка наступил змее на хвост. Та возмущенно бросилась вперед и вонзила ядовитые клыки в лодыжку главного служителя Апопа.
– Как ты мог?! – взвыл тот, мучительно корчась от боли.
– Никто не будет повелевать мной! – Ба-Ка подхватил бьющееся в конвульсиях тело и сдавил горло умирающего. – Никто не будет управлять мной! Ты лишь падаль, корм для Великого Змея! – глядя в меркнущие глаза спасителя, процедил он. Затем взвалил труп на плечи и направился к святилищу.
– Апоп явил свою волю! – подходя к храму, закричал он. – Как змея меняет кожу, он пожелал сменить тело. Отныне я вещаю устами бога! Я приведу вас к вратам бога!
* * *
Пара белых священных ибисов парила над дворцом, словно купаясь в бескрайней небесной синеве. Задумчивый Сетх-Ка наблюдал за их полетом, не отводя глаз, не решаясь отвлечь их своим зовом. Да и что нового сказали бы они ему? Что такое могло быть видно с высоты их полета, о чем бы не ведал он, молодой фараон, земное вместилище Гора? Да и то сказать, одним своим парением они подавали ему знак, и не их беда, что правитель великой державы не умел растолковать его.
Впрочем, и сам по себе ход событий наводил Сетх-Ка на печальные мысли. Судьба даровала ему трон, однако не позаботилась о том, чтобы наделить сердцем и умом повелителя. Сетх-Ка прикрыл глаза. Вокруг буднично, суетливо шумел город, на стенах время от времени слышались окрики стражи. Казалось, ничего не напоминало о недавнем мятеже. Но все же новый повелитель Верхнего и Нижнего Египта не мог забыть слов, услышанных совсем недавно у этого самого окна. Слов, после которых привычный, размеренный ход жизни сменился кровавой бойней, в конечном итоге вынесшей его на вершину власти. Но полно, был ли это и впрямь конечный итог? Или заговор против его отца, завесу которого он случайно приоткрыл, был лишь началом чего-то намного большего?
Он повернулся к стоящему у двери воину, одному из молчунов отряда грозного Микенца. После ночи мятежа он не доверял больше никому во дворце, кроме этих чужаков. Ну и, конечно, своему учителю, мудрому Ур Маа.
– Пусть сюда придет верховный жрец Тота, – сказал Сетх-Ка, стараясь придать голосу повелительное звучание.
Воин склонил голову и скрылся за дверью, чтобы передать распоряжение государя.
Ждать пришлось недолго. Ур Маа вошел в покои молодого фараона походкой, всецело подтверждающей милость Тота по отношению к своему верному служителю. В то время как большинство его сверстников едва переставляли ноги, Ур Маа был легок на ходу, словно юноша. Сетх-Ка дал знак воину у двери выйти и ждать снаружи.
– Учитель, – фараон устремился навстречу вошедшему, – мне нужен твой совет. Я окружен врагами, я не могу говорить об этом ни с кем, кроме тебя.
Ур Маа кивнул:
– Да, мой мальчик, так и есть. Ты в опасности. Но если бы только это, было бы полбеды. У тебя есть Микенец, горящий желанием отомстить убийце твоего отца. Есть я, всегда готовый помочь советом и своими знаниями. Но все куда сложнее, чем ты можешь представить.
– Ты знаешь о заговоре? – быстро спросил Сетх-Ка.
– Всякий, кто хоть что-нибудь смыслит в делах государства, сейчас толкует о заговоре, – грустно ответил верховный жрец. – Но как луна, отраженная в водах Нила, все же не совсем луна, так и земное, хоть и губительное злодейство – всего лишь отражение того, что происходит в мире богов. Мы вовлечены в деяния куда более грандиозные, чем можем себе представить. Наш удел лишь догадываться о значении предстоящего. Мы словно песок, влекомый ветром, шлифуем неподатливый камень бытия. Но происходит это не нашей волей, не волей бездушного ветра. Лишь тот, кто породил ветер, имеет понятие о замысле.
