«Промывальщику геологоразведочной экспедиции
Филимону Сухареву
от геолога
Ивана Вакулова
З а я в л е н и е
По случаю возникновения дождевой погоды и законным справедливым отказом трудящегося в лице вышеуказанного промывальщика Филимона Сухарева продолжать полевые работы, прошу предоставить мне для временного пользования 1 (один) личный лоток на весь период дождей».
Внизу расписался, поставил дату.
Протянул Филимону.
– Вот, готово! Заявление по всей законной форме.
Промывальщик, затягиваясь самокруткой, внимательно прочел его. Пошевелил губами, как бы мысленно рассуждая сам с собой, потом сказал:
– Дай-ка твою самописку.
Вакулов, сдерживая улыбку, протянул ему свою ручку.
Сделав глубокую затяжку, Филимон выпустил длинной струей табачный дым и, положив себе на колено заявление, крупными буквами на уголке написал свою резолюцию. Вакулов читал и не верил своим глазам. Улыбка сама сползала с его губ. Промывальщик написал:
«В просьбе решительно отказать. А впредь за лотком понапрасну не обращаться и самовольно не пользоваться. Все». И под резолюцией стояла его роспись и дата.
– Разыгрываешь? – Вакулов попытался свести все на шутку.
– Вполне сурьезно, – ответил тот. – Лоток – мой инструмент, он меня кормит, понимаешь? В том лотке хлеб мой и заработки.
Завтракали они в полном молчании. Как чужие.
Вакулов принес в палатку запасной лоток. Выплеснул из него дождевую воду. Тяжелый, из лиственницы, с заусенцами и сучками, с плохо оструганной поверхностью. Укладывая его в рюкзак, искоса наблюдал за рабочим. Все еще надеялся, что тот одумается. Скажет: пошутили и хватит! Предложит свой инструмент.
Куда там! Промывальщик сосредоточенно курил самокрутку и, казалось, не замечал сборов геолога в маршрут.
Вакулов, мысленно чертыхнувшись, затянул шнурки капюшона штормовки и молча вышел из палатки. Того возвышенного чувства и бодрого настроения, которые владели им вчера, когда он осознавал высокую значимость своего поискового маршрута в дождливую погоду, сегодня уже не существовало. Они улетучились. Сегодня ничего подобного Вакулов не испытывал. Была лишь досада. Лил нудный моросящий дождь, и впереди ждала его работа. Работа, которую он вполне мог и не делать, но которую теперь уже не мог не делать.
Глава тринадцатая
1
Михмак Кривоносый любил вечером потолкаться в магазине. То были самые оживленные часы торговли, и небольшой торговый зал магазина на короткое время превращался в своеобразный клуб, где можно не только совершить покупку, но и побалагурить, позубоскалить, переброситься шуткой, острым словцом.
Сегодня он пришел, как всегда, со своей неразлучной гитарой и прихватил с собой своего вечного должника рыжебородого Веньку Кмыря. За «столкновения» с начальником экспедиции Михмак скосил Веньке половину карточного долга, и рыжебородый, довольный такой щедростью, рад был услужить своему бригадиру.
У Веньки, как знал Михмак, свои отношения с продавщицей Раисой, черноглазой и смазливой бабенкой, и потому, с его помощью, всегда можно было рассчитывать на то, чего нет на прилавке и на полках. Михмак намеревался на выигранные деньги купить пяток бутылок «столичной» и, если подфартит, бутылек спирта, который напоказ никогда не выставляли. Спирт был дефицитом.
Рыжебородый танком протиснулся к прилавку, обменялся с Раисой любезностями. Та, стреляя в него вишневыми глазами, поманила Веньку к себе поближе пальчиком, на котором сверкал крупный золотой перстень с рубином.
– Ты что такой сумрачный?
– Голова трещит… Выпить бы чего-нибудь.
– Вень, у меня сухое есть. Хорошее, грузинское. Подруга из Сочи прислала бочоночное.
– Не, не нада, – ответил рыжебородый, сморщившись. – Я цветное не употребляю.
– А ты попробуй. Оно иногда помогает, успокаивает. Сухое же, натуральное!
– Успокаивает? – встрял в разговор Михмак Кривоносый и, подмигнув Веньке, сказал: – Ладно, для пробы плесни по стакану.
Раиса под прилавком налила два стакана красного, подала.
– Пейте по-быстрому!
Венька отхлебнул вина и дурашливо скорчил гримасу.
– Фу! Ну и отрава!.. Хуже лимонаду. А еще говоришь, что подруга прислала. Оно и видать, что кислятина. Халтура сплошная!
Михмак тут же отставил свой стакан. Что ему сухое, когда он пришел за крепкими напитками. Однако он не спешил. А куда, собственно, ему спешить? Здесь, в магазине, не так уж плохо. Можно и побалагурить. Сдвинув кепку на затылок, подался вперед.
– Раечка, один вопросик имеется.
– Слушаю, слушаю, – она резала кому-то колбасу и взвешивала ее на весах.
– Водка у тебя свежая?
– Как это – свежая? – удивилась продавщица.
Мужики, толкавшиеся у прилавка, оживились, заулыбались. Вот спросил так спросил! Нарочно не придумаешь. И ждали, что ж будет дальше.
– Обыкновенно, – ответил ей спокойно и даже равнодушно Михмак, словно речь идет о самом обыденном скоропортящемся товаре. – Ты погляди-ка на наклейку, почитай циферьки. Там все должно быть указано.
– Ты… Ты чо?! Рехнутый? – в голосе продавщицы зазвучали явно недоброжелательные нотки. – Иль так сам по себе?
– Не, самый обыкновенный покупатель. А ты не кипятись! Не кипятись, говорю. Не надо! Мы тож кое-что кумекаем, – Михмак в свою очередь нахмурился, давая понять окружающим, что его незаслуженно и зря обижают. – Вот вчера я у тебя три бутылки взял? Помнишь?
– Ну, взял, – согласилась Раиса, недоумевая, что ж тут такого.
– Так вот я их все три зараз выпил, дык меня стошнило!.. Вот я и говорю, что она, вчерашняя водка-то, у тебя была несвежая!
Все, кто находился в магазине, не удержались от смеха. Вот это дал так дал! Раиса тоже прыснула громко и, смеясь, присела за своим прилавком.
– Ну, даешь!
– Так я ж прошу, чтоб поглядела на цифры. Мне только свежая она нужна, – Михмак и сам улыбался. – Пять «столичных» и одну из тех, которые Веньке больше всех нравятся.
Раиса, продолжая улыбаться, понимающе закивала.
– Будет сделано, мальчики!
Из магазина они вышли нагруженными. Рыжебородый нес сумку, в которой рядом с бутылками «столичной» и бутыльком спирта теснились банки консервированных огурчиков, помидорчиков, два круга копченой колбасы, кусок сырокопченого окорока, спинка вареной осетрины, пол-литровая банка с красной икрой и другая закуска.
А Михмак шагал налегке, перебирая струны гитары, пел:
