Вадим Николаевич хорошо помнит то волнение, которое охватило его, когда он вынул из чулана свою старую потрепанную кожаную куртку, пролежавшую там три года, стряхнул с нее налет затхлой пыли и тут же сунул руки в рукава, примерил. Куртка была ему впору, как и в прошлые годы. И это сразу вселило уверенность. Он не растолстел, не огрузнел, не оброс канцелярским жиром! Есть еще порох в пороховницах! Сунул руки в глубокий боковой карман, извлек оттуда свой берет, порыжевший на солнце и ветру, пропитанный дождями и пóтом, но все еще добротный и ладно сидящий на его голове. Сколько незабываемого и неповторимого в его судьбе связано было с этими добротно простыми и изрядно поношенными вещами! Три долгих года он к ним не прикасался. Они хранились в чулане живыми свидетелями Прошлого, памятью о прожитых радостях и трудностях, об ушедших навсегда годах. Сколько раз жена порывалась их выбросить за ненадобностью, как старую ненужную рухлядь, как отжившую свой век одежду, давно вышедшую из моды, и которая вряд ли когда-нибудь пригодится для носки. Но он не сдавался, оберегая их, и жена в сердцах обещала «не трогать», чертыхаясь, добавляла, мол, «пусть захламляют квартиру».
Не снимая кожаной куртки и берета, Вадим Николаевич снова заглянул в чулан и из-за старого сундука извлек сбитый геологический молоток с деревянной длинной ручкой, отполированной его собственными ладонями. Сколько переколол он этим стальным своим молотком камней и галек, опробовал скалистых выступов и горных трещин, каждый раз сомневаясь и тайно надеясь на успех, на Удачу! Вадим Николаевич первой попавшейся под руку матерчатой вещью стер с молотка налет пыли. Улыбнулся ему, как старому испытанному другу. Погладил ладонью по вновь деловито заблестевшей ручке, потрогал большим пальцем чуть сбитый заостренный конец. Молоток годился хоть сейчас в дело. Крепкий, ладный, привычный и добротно надежный.
У каждого геолога-полевика свое собственное отношение к этому примитивно-простому и в то же время обоснованно главному производственному инструменту, остро необходимому в любом маршруте и любом поиске. Одни геологи берегут и лелеют свои молотки, ходят с одним и тем же «ручным инструментом» годами, тайно надеясь, что когда-нибудь именно благодаря своему молотку удастся ухватить за хвост, поймать редкую птицу счастья, обнаружить месторождение. Удар молотка, сколотый край замшелой скалы – и сверкнет молнией в глаза богатое скопление, как в крохотное окошко, покажет свое лицо Удача! Другие же после окончания сезона торопливо и небрежно выбрасывают их, утверждая – «за ненужностью», мысленно чертыхаясь и сваливая на них, на эти бессловесные «ручные инструменты», собственные промахи и горечь неудачи, словно именно одни молотки и повинны во всем…
Вадим Николаевич не был из числа суеверных, он просто доверял своему старому геологическому молотку, как доверяют годами и жизнью проверенному другу, твердо уверовав, что в трудную минуту он никогда не подводил и в будущем не подведет. И конечно же, где-то в душе надеялся на то, что именно старый друг и приведет к желаемой и выстраданной годами цели. Что там ни говори, как ни толкуй, а геологическая жизнь Вадима Анихимова хоть и прошла ярко и неповторимо, но… Именно «но»! Вечно безутешное и безрадостное «но», если не брать в расчет разведанных им «мелочей». Они каждый раз вселяли в него надежду, однако пока еще ни разу не приводили к удаче. Так уж сложилась его судьба. Геологи, как охотники и рыболовы, бывают удачливыми и неудачливыми.
К тому времени, вернее, к тем весенним дням, у него за плечами был накоплен солидный стаж поисковых работ. По таежным буреломам, по звериным тропам, скалам и галечникам он износил более двадцати пар добротных сапог, избороздил на лодках и плотах чуть ли не все реки и речушки огромного края. Вадим Николаевич превосходно знал не только поверхностную «внешность», но и превосходно разбирался в том, что скрыто от глаз, в «глубине», мог рассказать о строении, об основном составе и поведать историю образования земной коры любого района. Одним словом, у него имелись все слагаемые, главные компоненты, так необходимые геологу-поисковику, да еще впридачу к своим обширным знаниям имел многолетний навык работы, большой личный опыт ведения разведки. К тому же он был бесконечно влюблен в свою профессию, веря в себя и надеясь на успех. Но именно успеха, этого главного звена, и недоставало в его биографии. Оттого она, биография его, и не представлялась ему законченно цельной. И ему страстно хотелось обрести и наконец вставить это недостающее звено. Чтоб не только на рабочих геологических картах, на которых отмечены его маршруты и поиски, но и на больших картах имелась хоть маленькая точка, в которую он бы мог небрежно указать пальцем, ткнуть ногтем и произнести внешне спокойно, но с некоторым оттенком превосходства, как произносили при нем некоторые, начинавшие вместе с ним или значительно позже: «Вот здесь мое месторождение… Теперь строят город, комбинат возводят. Осваивают!» (Можно и скромнее: «Вырос поселок, разрабатывают карьер.)
Чего не было, того не было в его, по общему мнению, весьма удачно сложившейся геологической судьбе. Сколько он пережил! Зверь рвал, но не разорвал, со скал срывался, но не насмерть, не расшибся, выжил, тонул, но спасали, проваливался в засасывающие мари, однако чудом выбирался, благодаря смекалке и выдержке. Не спился, хотя жизнь предоставляла и такую благодатную возможность. Не потерял здоровье, хотя спать приходилось на снегу и сырой земле, не застудил даже почек, не получил типичной геологической болячки – ревматизма. И язвы желудка избежал, питаясь, как и все, одной тушенкой и концентратами. Был всегда весел, жизнерадостен и целеустремлен. Мог служить и уже служил примером. Но однажды после очередного не очень удачного сезона, когда вдруг словно его озарило, он понял, что удачи ему, честно говоря, уже не достичь, годы не те, что надежда, как болезнь, которая вспыхивает, охватывает и тихо проходит, он решительно подвел черту и сам себе сказал: «Баста!» И попросил жену бросить в чулан его походную кожаную куртку с заложенным в карман старым беретом, засунуть «куда-нибудь с глаз подальше» и геологический молоток. Жена с долгожданной радостью выполнила его просьбу.
И Вадим Николаевич ушел на спокойную работу в городе, стал трудиться в управлении. Там, рядом с ним, дорабатывали до пенсии друзья и товарищи, заслуженные «старички» экспедиций, зубастые ветераны, седые «геологические волки». В поле они выезжали редко. В основном занимались бумагами, анализируя добытые материалы полевых партий, скрупулезно проверяя планы и отчеты экспедиций.
Примерно через полгода начальником управления был назначен Виктор Андреевич Ермолов, а в давние молодые годы попросту Витя, Витюха, по прозвищу Сохатый – из-за высокого роста и худобы, тот самый, с которым Вадим Анихимов еще до войны прокладывал маршруты на суровом Малом Хингане и буйно заросшем таежном Сихотэ-Алине, с кем спал в одной палатке, греясь спина о спину, и ел из одного котелка. И однажды как-то к вечеру, к концу рабочего дня, нежданно позвонила секретарша и сухим тоном попросила Вадима Николаевича «срочно зайти к шефу».
Анихимов машинально взглянул на часы – оставалось около получаса до конца трудового дня, – сложил на всякий случай в ящик письменного стола бумаги, чтобы не возвращаться в кабинет, и направился к «самому», пытаясь предугадать тему разговора или возможного срочного задания или – все может быть! – и обычного нагоняя. «Лошадь на четырех ногах и то спотыкается», – подумал он тогда. До этого времени их пути не перекрещивались в управлении, хотя Ермолов и ходил в замах. У Анихимова был свой прямой начальник и свой персональный вышестоящий зам. С Ермоловым поддерживал обычные дружеские отношения, бывая в компании, иногда вспоминали о прошлом: «А ты помнишь?» И вот теперь друг молодости стал «при власти». А власть штука опасная, она порой так меняет человека, что и родная мать не узнает. Повидал на своем веку всяких начальников, и больших и малых.
