Павел Иванович поправил на носу пенсне и вынул из своей папки еще одну бумагу, положил ее рядом с теми двумя.
– Тут я и списочек родителей тех детей подготовил, так сказать, возможных кандидатов, – он сделал выразительную паузу, не произнес «на увольнение», но было и так понятно, о каких кандидатах идет речь.
Кадровик знал, о чем говорил.
Евгений внимательно посмотрел на него, на его спокойное, ничего не выражающее сухощавое лицо исполнительного человека. «Да, дельный у нас кадровик, – подумал Казаковский, – ничего плохого о нем не скажешь». И еще подумал о том, что у Павла Ивановича, такого аккуратненького и тихого интеллигентного служащего, наверняка в папках хранятся расписанные по разным бумагам данные на всех жителей поселка. Попроси любые сведения, тут же он их выдаст. Одним словом, опытный и дельный кадровик. И сам себя спросил: а как же еще ему работать? На то он, Павел Иванович, и поставлен начальником отдела кадров. А кадры эти самые в геологоразведочной экспедиции весьма пестрые. Состоят они не только из одних квалифицированных да положительных. Есть и другая категория лиц, да притом весьма многочисленная. И уголовники разных мастей, отбывшие свои сроки наказания, и опустившиеся люди, и бывшие предатели, власовцы, самовольно перешедшие на сторону врага, бывшие прислужники оккупантов, каратели, полицаи да старосты. Даже есть в поселке четыре немца, эсэсовца, отбывших свой срок наказания. Пестрая публика, с какой стороны на нее ни посмотри. И на этом фоне, конечно, ценен каждый порядочный человек, квалифицированный специалист.
– Давайте ваш списочек.
Казаковский взял бумагу, пробежал глазами фамилии. Они не были для него пустыми. За каждой фамилией стоял человек, и Казаковский большинство из них знал лично. Хвалил за хорошую работу, награждал грамотой, вручал премию, укреплял на станке вымпел передовика… Многим помогал обустраиваться, выписывал лес, стройматериалы, передавал ключи от комнаты, от квартиры… И шофера Степаныча, ветерана экспедиции. И ставшего начальником штольни Шумакова, зарезавшего первую штольню. Нет, такими кадрами не бросаются, их на улице с огнем не сыщешь. И маркшейдер Петряк, хозяин подземных границ, в списке?
– А у Петряка сколько? – спросил Казаковский, хотя мог об этом узнать из другого списка.
– Двое, обе девчонки, – ответил Павел Иванович. – Первый и третий класс.
Маркшейдер, работающий на месторождении, должен быть специалистом весьма широкого профиля. Ему приходится выполнять обязанности и геолога, и горняка, и, кроме того, геодезиста, картографа, чертежника, топографа. Вкратце суть его работы можно определить так: маркшейдер довершает дело геолога и проектировщика – «выносит в натуру» из проекта, из плана, определяя реальные размеры, или, как говорят, параметры рудного тела, определяя контур его, мощность, объемы добычи. Подземные измерения маркшейдер проделывает, не спускаясь под землю, а сверху, как говорят геологи, с борта, пользуясь теодолитом, рейкой, нивелиром, тахеометром, рулеткой и, разумеется, с помощью геометрии, тригонометрии, математических формул. Чистейшая пространственная математика!
Маркшейдер – это прежде всего активный посредник между «бумагой» и «натурой», между изыскателями, которые изучали данную площадь, и горняками, которые пришли пробиваться к руде. Профессия важная, называется она гордо – подземный штурман, или, говоря не по-русски, маркшейдер. В переводе с немецкого звучит проще: «Ищи границу!» Ищи не просто границу, а подземную. Точно определяй, где под землей залегает касситерит, а где – пустая порода. Знай границы горизонтов и продуктивность рудного тела, умей ориентироваться, «плыть» в подземном хозяйстве своего рудного тела так уверенно, как если бы перед тобой текла спокойная река со всеми опознавательными и предупредительными знаками, а не закрытые толщей земли богатые недра и – молчаливая карта…
– А жена его там же работает? – поинтересовался Казаковский, вспоминая веселую, чернобровую и голосистую украинку.
– Там же, в техническом отделе.
– Дети ездят в школу?
– Ездят. – В Солнечном говорили не «ходят в школу», а «ездят».
Своей школы не было, вот и приходилось возить детей на автобусе в далекий райцентр. Зимой еще так-сяк, а весной и осенью в распутицу – сплошные мучения, каждая поездка затягивалась на долгие часы. Мучались дети, мучались родители. Они не работали, а, по сути, только и занимались своими детьми – то отправляли их в школу, то, нервничая, ждали старенький автобус со школьниками. Да и на успеваемости детей ежедневные поездки отражались самым непосредственным образом и, естественно, не в лучшую сторону.
В небольшом поселке все люди живут друг у друга на виду. И Казаковский не раз видел, как маялись малыши в автобусе, как их родители – рабочие и работницы экспедиции – не находили себе места, когда, возвращаясь с работы, не обнаруживали возле клуба знакомого старенького голубого автобуса: их дети еще тряслись по ухабам где-то в пути…
Но на неоднократные запросы и просьбы открыть свою школу, Казаковский получал один и тот же стандартный ответ: поселок временный, школа не положена…
Кадровик сидел молча, недоуменно поглядывая на начальника. Он не мог понять, зачем же понадобилось Казаковскому затевать весь этот разговор. Он знал, что у начальника побывал токарь Селиванов. И если человек надумал увольняться, то все равно уволится, и одна неделя, в сущности, никакой роли не играет. Тем более что за неделю этой самой злополучной школы не построишь.
Казаковский сосредоточенно смотрел на список будущих кандидатов на увольнение, постукивая пальцем по столу. Лакированная поверхность стола отражала манжеты его рубахи, и, казалось, белые голуби порхали над темной зеркальной гладью.
– Павел Иванович, попрошу вас поднять личные дела сотрудников и выявить людей, имеющих педагогическое образование, – распорядился Казаковский, уже внутренне настроившийся на свой обычный боевой лад. – Когда вы сможете доложить?
Что такие учительские кадры имелись в экспедиции, Казаковский не сомневался, поскольку самому приходилось не раз принимать участие в устройстве на работу не по профилю, главным образом жен прибывающих по направлениям специалистов. Знал и то, что многие педагоги давно работали на разных участках, в лучшем случае – в технической библиотеке или лаборатории, в худшем – разнорабочими по последнему разряду.
– Евгений Александрович, я мигом, только взять сведения, – кадровик еще не понимал, куда метит Казаковский, но был рад тому, что задание начальника может выполнить быстро. – У меня, у нас, то есть, всё как положено, картотека и все сведения по полочкам и графам на каждого человека. А на тех, особенно которые работают не по своему профилю и не по специальности, у нас отдельный учет ведется.
3
Юрий Бакунин устало оперся плечом о косяк широких дверей и красными от недосыпания глазами смотрел на вращающиеся секции бурового станка. Темная труба, схваченная зажимами, стремительно крутилась и, казалось, ни на миллиметр не двигалась в глубь земли, туда, где глубоко внутри горы буровой инструмент прогрызал стальными зубами твердую гранитную породу. Основание буровой тихо и монотонно подрагивало в такт работы механизмов, как бы убаюкивая своим однообразием. Басовитый однообразный рокот бурового станка сливался с натужным гудением дизеля, создавая привычный рабочий гул буровой, эту бесконечную песню железных друзей человека.
