Строили всем миром – от начальника экспедиции до складского сторожа. Инженеры, буровики, экономисты, геологи, техники, канавщики, учителя брали в руки лопаты, топоры, молотки, пилы и становились строителями. Набивали мозоли, учились, ошибались, переделывали, радовались своим успехам. Небольшие, похожие на ульи, домишки вырастали один за другим, оттесняя палатки.
Строить-то строили, но на душе у многих было беспокойно, так как неясным оставался главный вопрос: на сколько лет рассчитаны здесь работы, стоит ли обживаться капитально или достаточно и времянки? Вопрос, который занимал умы руководителей и ученых, эхом отдавался в душе каждого жителя поселка.
Ответить на такой вопрос могла только первая буровая, вернее, вынутый из нутра горы керн: есть ли на глубине руда или ею там не пахнет. Всем известно, что размеры любого месторождения определяются протяженностью залегания рудного тела и в глубину земли. Будет руда – будут и сметы, и капитальные вложения, и все прочее, а нет – придется сворачивать фронт работ, и поселок, быстро рожденный в дебрях тайги, также быстро будет оставлен, обреченный на умирание, как и многие другие его родные и сводные братья, мгновенно возникшие на возможных месторождениях и так же быстро опустевшие, поскольку радужные прогнозы не оправдались при детальной разведке.
С первыми теплыми днями приступили к строительству копра и монтажу оборудования буровой. Машин для подвозки леса и механизмов не было, все работы выполнялись своими силами – рубили деревья, пилили, стволы, годные для вышки, подтягивали к месту будущей буровой, а тяжелые механизмы двигали волоком, с помощью настилов, блоков, канатов.
Первая весна хозяйничала бойко, разгонисто. На глазах сходили снега, обнажая землю и горы пустых консервных банок – жестяных и стеклянных – возле каждого дома, возле каждой палатки. Повсюду в поселке торчали высоченные, в два метра пни – зимой пилили деревья по уровню снега, казалось, у самой земли, а теперь обнаруживалось, что ошибались, и пни стояли, как памятники зимы.
Через полтора месяца был закончен монтаж вышки, завезли горюче-смазочные материалы, подвели воду, опробовали, испытали механизмы и в торжественной обстановке – собрались почти все жители поселка – разбили под ликующие возгласы бутылку шампанского, которую из города привез Евгений Александрович, главный инженер, и хранил ее до этого важного момента жизни геологоразведочной экспедиции, – и включили мотор. Звон разбитого стекла слился с гулом двигателя, который, смиряя волнение, запустил Иван Суриков. Движение рычага – и, наращивая скорость оборотов, тяжелый бур, сверкая зубьями, словно живой, опустился в темную пасть скважины. С гулом двигателя и веселыми криками «ура» стальное долото, набирая силу, ввинчивалось в верхние слои земли, входило уверенно в каменное тело горы. Все быстрее, все стремительнее вращался ротор, и, мелко сотрясаясь, ровно дрожала вышка, позванивали трубы, сложенные у копра, и густой тяжелый монотонный гул распространился вокруг, пугая зверье и птиц, разлетаясь по таежным чащобам, ущельям и долинам, многократно умноженный горным эхом.
Началось путешествие к главным подземным кладовым Мяочана!
Буровая стала главным центром таежной жизни поселка. Каждый норовил, улучив свободную минуту, заглянуть сюда, переброситься словами с буровиками, поинтересоваться ходом дела. Что ни говори, а именно от них, буровиков, ждали ответа на главный вопрос, на них и возлагали большие надежды. Будущее геологоразведочной экспедиции в прямом и переносном смысле зависело именно от результатов, от проб, вынутых из нутра горы.
В первые же дни поднятый из глубины керн показал, что бур проходит породы повышенной крепости да к тому же еще и с большой трещеватостью. Ознакомившись с первой пробой, Евгений Александрович Казаковский сразу оценил и трудности, и сложность бурения скважины. Изменил метод проходки. Дальше стали бурить дробью, которая могла успешнее прогрызать твердые породы, а саму скважину стали укреплять обсадными трубами, оберегая ее от неприятных случайностей. Все это, несомненно, усложняло буровые работы, но зато гарантировало от любых неожиданностей – никто же тогда не знал особенностей подземного рельефа. Человек впервые за тысячелетия приникал в глубь каменного царства Мяочана. Что там? Пустая порода или несметные богатства руды?
Именно тогда, в те напряженные дни, и состоялось первое партийное собрание коммунистов геологоразведочной экспедиции. Степаныч хорошо помнит тот день, вернее, летний вечер. Собрались после рабочего дня – а он заканчивался с заходом солнца – на открытой полянке, как раз на том месте, где сейчас школу построили. Зажгли на площадке дымокур, чтоб мошку и гнус хоть немного отогнать, а стол для президиума соорудили из свежевыструганных досок, положенных на две железные бочки. По краям стола поставили по зажженному фонарю «летучая мышь». А вместо стульев – перевернутые деревянные ящики. Такие же сиденья из ящиков разной длины, величины были и у тех, кто расположился на площадке. Впрочем, ящики достались не всем – ящики тогда тоже были дефицитом, из тех досок мало ли что можно было соорудить для обустройства, конечно, при желании и умении. А те же, кому их не хватило, устраивались на валунах или же прямо на траве.
А за несколько минут до начала, неожиданно для всех, в том числе и для руководства экспедиции, прибыли гости: первый секретарь крайкома Алексей Павлович Шитиков и секретарь райкома Виктор Григорьевич Мальцев. Они целый день добирались по бездорожью до расположения геологоразведочной экспедиции – первую часть пути одолели на тяжелом грузовике, потом пересели на трактор, а последние километры шли пешком, пробираясь через обширный участок черной гари, недавнего таежного пожара. Перемазались они, конечно, сажей от ног до макушек, лицами основательно были похожи на негров, светились только белки глаз да зубы.
Появились они нежданно, сверху спустились по тропке из тайги и прямым ходом к столу президиума. Тут большинство, конечно, насторожилось, кое-кто и открыто завозмущался: что за люди? Кто такие? Имеют ли право присутствовать на закрытом партийном собрании? Тем более что по внешнему виду они скорее на трубочистов похожи, чем на руководителей. А как узнали, что тут началось! Радостные выкрики, аплодисменты. Все повскакивали со своих мест, окружили их. Каждый предлагает свои услуги. Одни говорят, что собрание надо перенести на завтра, другие – хоть на пару часов, чтоб дать дорогим и давно желанным гостям, так нежданно появившимся в экспедиции, хоть переодеться, умыться, привести себя в порядок да перекусить с дороги, – путь-то неблизкий, а с собой они наверняка ничего из продуктов не брали.
Но Алексей Павлович, первый секретарь крайкома, мужчина представительный, встал за столом президиума, поднял руку, призывая к порядку, и постучал пальцем по стеклу ручных часов:
– Как нам известно, партийное собрание назначено на двадцать два ноль-ноль? – и, услышав одобрительные возгласы, сказал, сверкая белизной зубов. – Значит, мы не опоздали, прибыли вовремя, как и положено каждому члену партии. Будем начинать, товарищи! – И добавил с улыбкой: – Только разрешите мне и секретарю райкома перед началом хоть вымыть руки да умыться, чтоб вы нас не путали, чтоб могли различать.
