Он смотрел на крыши, на трубы. Они дымили по-разному. Из одних в небо валил густой черный дым, из других он весело вился вверх тонкой голубой струйкой. Но Казаковский любовался не ими. Он выискивал те трубы, из которых дым не выходил. Они настораживали. Если после морозной ночи с утра не топили печку, значит, в доме что-то стряслось. Вспыхнула ссора или еще что-нибудь похожее. Семья – маленькое самостоятельное государство, и приходилось применять разные дипломатические тонкости, чтобы наладить натянутые отношения между мужем и женой. Ему важно, чтобы люди жили хорошо и весело, тогда и работа у них будет спориться.
Сегодня дымили все трубы. Казаковский смотрел на струйки дыма. Они приносили удовлетворение, но не давали успокоения. На душе было муторно. Вчера, вместе с первым снегом, в Солнечный прибыл ревизор.
Казаковский еще по работе в управлении знал Вутятина. Человек он был своеобразный, всецело боготворящий бумагу, пункты положений и параграфы инструкций, которые знал наизусть. Профессия ревизора приучила его к вечной подозрительности, постоянной недоверчивости, выработала некий жесткий стереотип личной значимости и непогрешимости. Чуждый всякому состраданию, он с твердой легкостью вершил судьбами людей и производства, соотнося их с соответствующими параграфами и пунктами. И такая многолетняя ревизорская практика научила его и держаться с людьми соответственно, властность чувствовалась во всем его облике.
Вутятин обосновался в кабинете главного инженера, обложился папками с документами, сметами, отчетами и, забаррикадировавшись ими, корпел с раннего утра, делая себе выписки, заметки, которые потом войдут в заключительный акт проверки. А в бумагах он умел разбираться дотошно и скрупулезно. Папки с официальными документами читал с увлечением, как романы. Планы-задания. Годовые, квартальные, месячные. Социалистические обязательства. Скорость бурения. Метры подземных выработок. Себестоимость. Производительность. Занятость. Текучесть. Реальная заработная плата. Материальное обеспечение. Капитальное строительство. Плановое и внеплановое.
– С какой целью вы сюда приехали, Андрей Данилович? – не вытерпел Казаковский, уставший отвечать на его однотипные вопросы и объяснять цифры. – Данные переписывать? Так это же можно было сделать и в управлении. Мы отчеты аккуратно высылаем, как положено. Вы б лучше с людьми встретились, поговорили. По поселку прошлись. В глаза жизни посмотрели. Она не по бумажкам идет, она свои коррективы вносит.
– Вот эти-то ваши коррективы меня больше всего и интересуют, – Вутятин сделал акцент на словах «ваши коррективы». – Единственное твое спасение, что производственный план перевыполняешь. И в передовиках экспедиция числится. Но меня и это не остановит!
Андрей Данилович помахал указательным пальцем перед лицом Казаковского.
– За нарушения и самовольное строительство незапланированных объектов отвечать придется по всем строгостям закона.
И он, словно фокусник, развернул план поселка, открыл страницы сметы капитального строительства и папку с отчетами, главным образом о строительстве хозяйственным способом, и стал подчеркивать красным ревизорским карандашом выросшие за последние месяцы строения.
– Вот тут у вас понастроено всякого… И детсад, и Дом культуры, и почта, и магазин, и пекарня, и школа… Даже парикмахерская!.. И все – без документации! Разве так можно? На молодость скидки не ожидайте, не будет. Весь спрос – с руководителя. А в личном деле, простите за прямоту, выговор на выговоре, в том числе и за нарушение финансовой дисциплины, за внеплановое строительство, да еще и взыскания. И что же? Неужели еще не остепенились, Евгений Александрович? Давно пора бы! Ан нет. Опять рветесь в спор, да еще с прямым вышестоящим начальством. Партизанщина, да и только!
– А вы совсем обюрократились, Андрей Данилович, если от жизни отмахиваетесь, да заслоняетесь официальными бумагами, – не сдержался Казаковский. – А я-то знал вас, как человека.
– Не человек я здесь, а ревизор. Ре-ви-зор! – он снова поднял вверх указательный палец. – Понятно? На очередной выговор не надейтесь, товарищ Казаковский. Придется с должности снимать, а заодно и соответствующий начет сделать, за все построенное вне утвержденного плана, чтобы из своего кармана рассчитывались, а не из государственного! Вот тогда-то, думаю и надеюсь, сразу поумнеете.
– Так мы же строили за счет сэкономленных средств! В прошлом году получили триста семьдесят тысяч сверхплановой экономии. Загляните в документы, там все зафиксировано, каждая копейка учтена.
– А кто вам дал право экономить на производстве разведки? – ехидно спросил Вутятин.
Казаковский взял себя в руки. Тут надо не спорить. Спором вопроса не решишь. Формально ревизор прав. Опровергать надо умело. Но все же ответил ревизору.
– Вот именно, на производстве разведки, Андрей Данилович, и вкладывали экономию в развитие производства и обустройство поселка. Как запланировали в проекте работ.
– Который не утвержден и забракован? – Вутятин снизу вверх посмотрел на стоящего перед ним Казаковского. – Кажется, именно за него вам вынесли персональный выговор?
– Проект сейчас находится в Москве, в министерстве, – спокойно ответил Казаковский, – а здесь мы, не дожидаясь утверждения, давно приступили к его реализации.
– Это мне видно по документам, – ревизор открыл папку по буровым работам. – Сколько внеплановых буровых? Будем проверять на месте и составлять соответствующие документы на их ликвидацию. Как внеплановых и неутвержденных.
Казаковский взглянул в окно и невольно улыбнулся: попробуй после такого обильного снегопада пробиться через перевалы… И вслух сказал как можно спокойнее и с сожалением:
– Не проедем. Снегу много навалило.
– А мы на ближайшую. Вот сюда, на Перевальную зону, – Вутятин подчеркнул карандашом на карте буровую, которая располагалась в двух десятках километрах от Солнечного, за горным перевалом. – Она ближе всех. И дорога, кажется, туда пробита. Старшим там кто? Бакунин? По радио пригласите его, чтобы ждал нас на буровой, – и внимательно посмотрел на Казаковского, как смотрит учитель на провинившегося ученика. – Пора кончать бурить пустые дыры, устилать рублями тайгу.
2
После полудня, плотно пообедав, выехали из Солнечного. Заснеженная дорога пролегала сквозь тайгу, петляя по склону сопки. Проехали мимо первой штольни, мимо второй, чуть в стороне осталась буровая Ивана Сурикова. Монотонно гудел мотор, колеса «газика», укрепленные цепями для лучшей проходимости, наматывали один километр за другим. Степаныч сосредоточенно вел машину, хорошо зная по опыту, что заснеженная дорога таит в себе много опасностей.
Вутятин, в шапке-ушанке и кожаном полушубке, сидел насупившись, держа на коленях и прижимая к себе руками свой кожаный портфель. Казаковский, одетый по-походному, расположился на заднем сиденье и через окно, слегка схваченное морозом, смотрел на тайгу, на гору, на пробитую недавно дорогу. Сколько с ней возились, сколько сил она вымотала! Еще в прошлом году лазили по распадкам, склонам, выискивая наиболее короткий и пологий подъем к перевалу, а потом и на той стороне – спуск. Было много разных вариантов, и он сам не раз ногами мерил будущую трассу тракторной дороги, выбирая наиболее подходящий, удобный. То в одном случае подъем не подходил, слишком круто шел вверх, то в другом – он удовлетворял по всем пунктам, но за перевалом, – спуск был ужасным, да еще и пересекать приходилось многие ручьи, а это значит – зимой нарастут наледи. А в-третьих, сам перевал оказывался остроскалистым. Но после долгих исканий нашли нужный маршрут, наметили на карте дорогу. Потом начали рубить многокилометровую извилистую просеку, бульдозером и взрывчаткой метр за метром выравнивая полотно дороги, проделывая в скалах площадки, обходя осыпи…
