А небо хмурое, солнца почти не видно. Серый дневной свет похож на ранние сумерки и еще больше усиливает суровую неприветливость сумрачной тайги. Холодно. Промозгло. Настроение – под стать погоде. Охватывает какая-то апатия, появляется неверие в свои силы, в необходимость работы.
– Ужо какую неделю живем без солнца, вроде бы его и вовсе нету, – Юрко ворчит недовольно, монотонно махая кайлом, выбивая в мокрой осыпи очередную копушку. – Без тепла, без прогреву. Одна сплошная мокрень. И за что мне такое наказание?
Он чертыхается на природу, ругается, хотя знает, что никто его не слышит, кругом глухая тайга, разбухшая от влаги, что геолога рядом нет. Олег Табаков где-то сзади, их связывает одна веревка, он возится у вырытой Юрко копушки – изучает грунт, обломки пород, делает записи в походном журнале, сравнивает, анализирует характер изменений в породах, определяет их соотношение… Все имеет значение, все важно.
– Тык до каких-то времен будет тянуться мое мучение? – бубнил Юрко, оценивающе поглядев на свою работу: закопушка не очень глубока, сантиметров тридцать, не больше, еще бы пару раз ударить кайлом, углубить бы.
Но стоит ли копать глубже? На дне закопушки начала накапливаться влага. Юрко, встав на колено, ладонью зачерпнул со дна горсть почвы, положил ее в крохотный мешочек вместе с этикеткой. Остается сделать топором затес на дереве – это самое неприятное: сам себя купаешь… Юрко с неприязнью смотрит на ближайшую лиственницу, набухшую от дождя.
– Мать твою перемать… Того, кто придумал такую работенку, за ноги да об стенку!
Юрко приготовился. Натянул на голову капюшон, застегнул плащ. Размахнулся и, коротко ударив топором по стволу, прытко отскочил в сторону. Но все равно не успел. Потоки холодной воды густым «душем» обрушились на него, вымочив до нитки с головы до ног. Юрко яростно заматерился, ударив еще раз по дереву топором, словно то было в чем-то виновато. И снова его окатило водой. Но уже не так обильно.
– Окаянная работенка, в печенку и чертову душу!
И так было каждый раз. А в день надо выкопать полсотни закопуш и столько же сделать затесов. Естественно, столько же раз приходилось ему и принимать «душ»… Увернуться почти не удавалось.
Послюнявив химический карандаш, Юрко вывел на влажном белом затесе очередной номер взятой пробы и привычно сунул мешочек с горсткой почвы в рюкзак. Огляделся, ища подходящее место для краткой передышки. Неподалеку лежало сваленное бурей дерево, странно блестевшее густыми каплями.
Недолго думая, Юрко удобно устроился на стволе. Вынул кисет, слепил толстую самокрутку. Махорочный дым отпугивал комарье и мошку.
– Че, не нравится курево? – заулыбался рабочий. – Отлетай, ищи себе сохатого!
Пока курил, Юрко почувствовал под собой что-то неладное. Странная липкая влага проступала сквозь брезентуху штанов до самого тела. Но он сразу как-то не придал этому никакого значения, потому как сам насквозь был мокрый. Сидеть было приятно, накопившаяся за день усталость давала о себе знать. Юрко сладостно закрыл глаза. Эх, всхрапнуть бы пару часиков!.. Но никак нельзя. Сейчас подойдет геолог, станет изучать яму-закопушку. А ему, Юрко, двигаться вперед на все сорок метров веревки и там – копать новую. Так они движутся по маршруту, почти не видя друг друга…
Вдруг какая-то птица, вспугнутая в зарослях, стремительно выпорхнула и пролетела рядом, едва не задев крылом его щеку. И Юрко, то ли от дуновения крыльев, то ли от холодной сырости, а может, и от страха, внезапно ощутил, как по спине между лопатками у него пробежала дрожь. И он вскочил, хватаясь за топорище. Но вскочил не так резко, как хотелось. Дерево, на котором сидел, не отпускало. Он рванулся, оторвался от ствола и застыл как вкопанный: и брезентовый задубевший плащ, и такие же грубые штаны оказались склеенными меж собой и, казалось, намертво прилепились к телу, так что даже шагнуть было трудно. А топать еще надо несколько километров. Юрко, злясь сам на себя, громко матерился. В приступе ярости он с размаху пнул подвернувшийся ему березовый пень, хотя хорошо знал, что делать этого нельзя. И взвыл от боли:
– А-а! Мать перемать!..
Пинать трухлявый березовый пень – значит недооценивать его силу – в ста случаях из ста обычно отшибают пальцы…
Олег Табаков, услышав отчаянные крики и брань, поспешил к рабочему, на ходу срывая с плеча ружье. Утром, неподалеку от их палатки, они обнаружили свежие следы косолапого хозяина тайги…
Выскочил на полянку, увидел необычную картину. Юрко сидел на траве, сжимая обоими руками посиневший палец правой ноги, и матерился. Рядом валялись грязные портянки и снятый кирзовый сапог.
– Вот – за ногу и об дерево!.. Покалечился шибко.
А когда Олег узнал, что из-за беспечности с Юрко и другая оказия приключилась, то грустно усмехнулся: работу надо сворачивать и постараться засветло добраться до лагеря. Разбитый палец – это еще полбеды. А вот пропитанные смолой плащ и особенно штаны – дело серьезное, настоящая беда, хотя и невольно вызывала улыбку. Двигаться по тайге в прилипающих штанах, мягко сказать, весьма мучительно. А снять их никак нельзя – заедят и гнус и комарье.
Олег молча взвалил на свои плечи еще и рюкзак рабочего. Юрко двигался следом. Припадая на ушибленную ногу, страдая и матерясь, он руками оттягивал липкие штанины от тела на доступное расстояние…
В свой лагерь вернулись поздно. К ночи дождь усилился. Олег и рабочий, совершенно мокрые, усталые, даже и не пытались развести костер и что-либо приготовить на скорую руку. Вскрыли по консервной банке и, поужинав всухомятку тушенкой, полезли в свои отсыревшие, холодные спальные мешки.
А утром, когда Табаков проснулся, обнаружил, что он находится в палатке один. Юрко не было. «Неужели встал раньше меня? Что-то за ним такого не наблюдалось». И еще подумал: наверно, штаны от смолы очищает. Но тут увидел клочок бумаги, придавленный камнем. Развернул и узнал корявый почерк Юрко. Буквы, выведенные химическим карандашом, стояли неровно, словно пьяные: «Прощевайте и не безпокойтеся, ухожу на базу с попутным рабочим Осипова, а оттудава прямиком на Старт поселок. Все надоело и хочу к людям…»
Олег, не выпуская из рук записки, как-то по-новому огляделся вокруг: на свою палатку, на подступающие высоченные деревья, на каменистый берег говорливой Силинки, и впервые с острой тоской ощутил глухую полноту своего одиночества. Как-никак, а вдвоем было легче и как-то уверенней. А теперь он один. И вокруг, в любую сторону, – дикие горы да таежные дебри. До базы отряда – за день не дойти. Ушли вдвоем они по маршруту далеко…
Тайга стояла кругом черная и равнодушная. Мелко сеял нудный дождь. Олег не ругался, не посылал проклятия в адрес слабодушного Юрко, воровато и трусливо сбежавшего. Он как-то сразу забыл о нем, вычеркнул его из памяти. И больше думал о себе. Как там ни крути и ни храбрись, а положение не из приятных. Быть один на один с Природой ему еще не приходилось. Никогда еще в его молодой жизни бесконечная вечность не подступала к нему так близко.
