Работа по оценке проекта двигалась к своему логическому завершению. Он снова, как обычно, заварил в стакане зеленый чай. Отхлебывая обжигающую душистую жидкость, наслаждаясь терпким ароматом, он самодовольно поглядывал на исписанные ровным почерком листы – на свой труд. И вдруг у него в голове мелькнула мысль, острая, как внезапный луч света в темной комнате. Ну, допустим, что на первый раз удастся осадить «ретивого мальчишку». Но это лишь на первый раз. А где гарантия, что Казаковский, после «коллективного избиения», успокоится и придет «в норму»? Где гарантия, что он напрочь откажется от своей затеи, от своего проекта и вовсе забудет о нем? А если дело повернется наоборот, если он, по молодости и настырности, да веры в свою правоту и обязательную справедливость, сломя голову кинется в бой? Если проект комплексного подхода застрял у него в башке, что тогда? А? Что тогда?…
Тогда снова жди второго «захода»? Ему-то что, ему, Казаковскому, терять нечего, даже наоборот, если допустить, что проект когда-то и где-то поддержат и даже примут к утверждению, он-то сам и вся его мяочанская шатия-братия будут ходить в героях, да еще в каких героях! Ну а нам и всем остальным экспедициям и партиям что прикажете делать? Вутятин с откровенной неприязнью посмотрел на проект, увидел вдруг в нем роковую взаимосвязь, неразрывную связь между мяочанцами и ими, всеми остальными. Тогда что же, всем придется поднажимать на все педали и равняться на передовых новаторов? Ну, нетушки!.. А комбинацию из трех пальцев не видали?..
Вутятин обозлился и сам на себя. Тоже хорош! Гусь лапчатый! Понесло в сторону, и не туда, куда надо. Нельзя же так зазря волноваться-распускаться. Работать надо! И Андрей Данилович, довольный сам собой, почувствовал прилив энергии, как некогда бывало в прошлом, в далекой молодости, когда силы брались невесть откуда, и трудности были не трудностями, когда вдруг и сама жизнь раздвигала перед ним широкие горизонты и возможности. Прокладывал и он таежные маршруты, в сложной местности не сбивался с пути и точно выходил в помеченную на карте, в заданную точку! Он самодовольно хмыкнул, расправил пальцами кончики усов:
– И сейчас выйдем… в заданную начальством точку! Эх, туды их растуды!
2
Обедать, вернее, ужинать, Вутятин отправился в ресторан «Дальний Восток». Как и обычно. И как всегда, не один. Вместе с закадычным другом, таким же старым холостяком Раковкиным, возглавлявшим один из ведущих участков геологического отдела. Внешне, если смотреть со спины, как шутили в управлении, их не различишь – оба одного околопенсионного возраста, оба среднего роста, оба в меру полноваты, ходят чуть грузновато, по-матросски, расставляя ноги, словно идут по качающейся палубе или по хлюпкому настилу на топком болоте. И одеваются одинаково, покупая костюмы, шляпы и галстуки почти в одно время и в одном магазине. Не различишь их лишь со спины, а вот с «фасада» – наоборот! – невольно удивляются, какие же они разные. Вутятин – круглолицый, нос слегка вздернут, а под ним усы, темные, торчат в обе стороны тонкими пиками. У Раковкина нет усов, нос длинный, крючковатый, лицо вытянуто, как дыня, и его, словно картину рама, обрамляет курчавая шкиперская бородка, аккуратно подстриженная, ухоженная.
– Закажем, как всегда, наш поздний обед, – произнес Вутятин, усаживаясь на свое любимое место у широкого окна, через двойные стекла которого хорошо просматривалась улица, гуляющая публика.
– А скорее, даже наоборот, наш ранний ужин! – шутливо поправил друга Раковкин, располагаясь напротив и также у окна.
К их столику подплыла, словно утка по заводи, полногрудая официантка, мило улыбаясь:
– Что прикажете?
– Как всегда, – произнес Андрей Данилович, а Раковкин утвердительно кивнул.
«Как всегда» – это бутылка армянского коньяка, две бутылки минеральной воды, обязательно овощи, летом свежие, зимой – соленые, красная и черная икра, масло, по чашке бульона с яйцом и по куску отбитой говядины, слегка поджаренной, с кровью, «как любят англичане».
Музыкантов еще не было. Но барабан и инструменты уже находились на сцене, если можно назвать сценой небольшое возвышение, ловко и ладно сколоченное из оструганных, выкрашенных досок. Насчет этой сцены оба друга не раз злословили и, между прочим, пришли к обоюдному выводу, что когда оркестр в полном составе начинает играть, то доски, наверное, тихо раскачиваются под ними в ритм музыке.
Официантка принесла коньяк, воду, хрустальную вазу со льдом и закуску – неразрезанные небольшие красные помидоры, порезанные крупно огурцы, масло, кетовую икру, тоже, видать, свежую, дышащую морем, крупнозернистые икринки приятно лоснились, словно облитые маслом ягоды красной смородины, и кубиком черную, паюсную.
– На Кавказе говорят, что чем красивее бокалы, тем неприятнее им соседство полных бутылок, – Андрей Данилович, произнося обычные свои слова, взял в руки хрустальные бокалы и внимательно посмотрел их на свет, убеждаясь в чистоте. – Бокалы, видимо, хотят побыстрее расправиться с бутылкой, опорожнить ее и разделить ее содержание между собой. Спешат сделать и ее такой же пустой, как и они сами, надеясь, что именно в таком виде они выглядят повыигрышнее!
– Пустые бокалы подобны хорошеньким женщинам, – философски произнес свою условную фразу Раковкин, разливая коньяк.
– Они невольно привлекают к себе внимание мужчин, – понимающе улыбнулся в усы Вутятин. – Дают пищу надеждам и воображению.
Начинался обычный вечер и их обычный ресторанный разговор. С годами у них выработался свой стереотип, свои три главных темы: тема номер один – о политике, вернее, о международном положении, тема номер два, наиболее излюбленная и не только ими, а и всеми холостяками – о женщинах, и тема номер три, которую обычно редко затрагивали в ресторане, – о геологии, вернее, о людях в геологии. Но если ее поднимали, то часто затягивался спор, заказывали еще бутылку и перемывали косточки всем, начиная от столичного министерства и кончая местными сослуживцами. И у каждой темы имелись свои «позывные». Произнося их, один друг как бы предлагал другому направление беседы и, если тема принималась, то собеседник тут же выдавал условный ответ. Так было и на сей раз. Вутятин, рассматривая пустые бокалы, как бы спросил: о чем будем рассуждать? Раковкин предложил тему номер два – о женщинах, Андрей Данилович мило согласился.
Тема о женщинах – тема вечная и бездонная, старая, как мир, и всегда желанно молодая. Она – как океан, и в ней можно плавать бесконечно долго. На этот раз Раковкин обозначил четкие берега – о женщинах науки. И это было принято. Раковкин недавно завел себе новую симпатию, защитившуюся кандидатку, и плыл на «волнах первой радости».
– Странно и несправедливо устроена наша жизнь, особенно для женщины, отдавшей себя науке, – философствовал Раковкин. – Пока она окончит вуз и аспирантуру, уходят самые золотые годы молодости, как принято говорить, и статистика подтверждает – такая женщина остается часто одинокой, не может найти себе достойного партнера, ибо мужчины к тому возрасту почти все давно обрели свои семьи.
