Кажется, он видел ее, когда просматривал архив Максима Крутицкого.
Наконец, светофор, до которого Дробышев еле-еле дополз, засветился зеленым, и он свернул на родную улицу, зачем-то внимательно разглядывая прохожих. Заметил Татьяну и сразу прижал машину к тротуару.
— Добрый вечер, — слабо улыбнулась она, усевшись рядом.
— Здрассте, — буркнул он, не понимая, чему вдруг обрадовался, и от этого на себя злясь.
Нужно было о чем-то говорить, но слова на ум не приходили, и он молчал. Как дурак.
— Спасибо, — поблагодарила она, выбираясь из машины, когда Дробышев удачно припарковал транспортное средство у подъезда.
Он кивнул — пожалуйста.
Она замялась, переступила с ноги на ногу и вздохнула.
— Знаете…
— Что? — буркнул он.
— Вы вчера сказали, что сначала убить логично было бы Инну…
— Да это я так, — пожал он плечами. — Это только мое предположение.
— Понимаете, — теперь Татьяна заговорила быстро, как будто боялась, что он недослушает. — Ее сердечный приступ был очень странный. Не должно было его случиться, у Инны Ильиничны была хорошая кардиограмма перед этим. И сейчас неплохая.
Они стояли около его машины, как заговорщики, Дробышев даже наклонился к соседке.
— Вы думаете… ее отравили?
— Это только мое предположение, — смущенно улыбнулась Татьяна и кивнула. — Я это допускаю. Она принимает много лекарств, как обычно в ее возрасте…
— Лекарства могли как-то подействовать на яд? — Он не заметил, как тронул ее за плечо, спохватился и опустил руку.
— У меня был такой случай, когда я проходила практику в больнице. В больницу привезли троих человек, которые отравились левым алкоголем. Так вот, выжил только один. Он постоянно принимал препараты против астмы. У Инны Ильиничны нет астмы, но… — Татьяна посмотрела в сторону и замерла.
— Сте-опа! — тронула его за руку появившаяся как всегда из ниоткуда Влада.
Татьяна быстро кивнула то ли ему, прощаясь, то ли Владе, здороваясь, и заспешила к подъезду.
— Привет, — вздохнул Дробышев.
— Сте-опа… — Влада подняла на него глаза, взгляд был испуганный, растерянный.
Владе очень хотелось, чтобы он ее пожалел и за нее переживал. За нее никто не переживал, кроме мамы, и это было ужасно.
Странно, что раньше ее это вполне устраивало.
— Степа…
— Ну что, Влада? — Она раздражала его ужасно, и Дробышев от нее отвернулся.
— Послушай… — Он молчал, и Владе захотелось плакать.
Она караулила его, как влюбленная девочка, а ему противно на нее смотреть.
— У меня в квартире кто-то был. Я боюсь.
Она совсем забыла о своем утреннем страхе, а сейчас вспомнила, и слова вырвались сами собой.
— Что? — Он больше от нее не отворачивался, она сделала все правильно.
— У меня в квартире кто-то был, — повторила Влада. Она казалась перепуганной и такой же бледной, как накануне Татьяна. — Я ездила к Егору в фирму, вернулась, а дома вещи сдвинуты.
Она не была отъявленной лгуньей, но сейчас даже сама поверила в собственную ложь. Эта ложь могла ей пригодиться, а соображала Влада быстро.
— Подожди, — тоскливо перебил он, ему не хотелось заниматься проблемами Влады. Ему хотелось догнать соседку Татьяну. — К вам же кто-то приходит убирать квартиру, может…
— Нет, — замотала головой Влада. — Нет! К нам приходит одна тетка, но она всегда звонит накануне. И ключей у нее нет. Наших ключей ни у кого нет.
— Надо звонить в полицию. Позвони, тебе же менты наверняка визитки оставили.
— Не хочу.
— Почему? — не понял Дробышев.
— Не хочу. — Она отвернулась от него, подвинулась, пропуская идущую по дороге тетку с объемными сумками. — Степа, пойдем к тебе.
— Ну пойдем, — обреченно кивнул он.
Лифта они ждали молча, и только в кабине Влада к нему прильнула. Дробышев осторожно тронул ее за волосы, отодвинулся.
В квартире она сразу прошла на кухню, включила чайник.
— Я кофе выпью, можно?
— Конечно, — кивнул Дробышев. Ему не нравилось, что Влада хозяйничает в кухне, но он промолчал.
— Меня засмеют в полиции. — Она подошла к окну, тронула пальцем стоявшую на подоконнике орхидею. Орхидею оставила мама, и Дробышев постоянно забывал ее поливать. Цветок надо было давно отвезти родителям, но отвезти он тоже забывал. — Я поняла, что кто-то был, потому что в прихожей кое-что сдвинуто. Сумка моя не на том месте лежала. Платок на полу валялся, я бы его подняла.
— А сама ты не могла платок уронить?
— Нет, — твердо соврала Влада. — Я всегда аккуратно кладу вещи, ты же знаешь.
Он не помнил, насколько она аккуратна. Он вообще, как это ни странно, плохо помнил ее ту, давнюю. Ему показалось даже, что давней Влады никогда и не было, а есть только чужая, плохо знакомая женщина.
— Надо сменить замок.
Она кивнула, открыла полки, нашла молотый кофе, турку.
— Ты кофе будешь?
— Нет, — отказался Дробышев и сразу об этом пожалел — по кухне пополз манящий горький запах.
Влада положила немного сахара, села с чашкой за стол. Дробышев подумал и заварил себе пакетик чая.
— Степа, я боюсь.
Он хотел повторить, что нужно звонить в полицию, но промолчал. И только тогда понял, что она собирается остаться у него.
— Допивай, — поторопил Дробышев. — Поедем к тебе, нужно поменять замки.
Влада сделала несколько глотков, поднялась, сполоснула чашку, сунула в сушку. Дробышев тоже поднялся, оставив свою чашку на столе.
Она обняла его быстро и крепко, и глаза, в которых больше не было страха, но была грусть, оказались рядом, и он почувствовал слабый запах леса и мха, исходивший от ее кожи. Сегодня у нее были другие духи.
Дробышев опять погладил ее по волосам и опять отодвинулся.
— Ты совсем не любила Егора? — спросил он.
Надо было что-то сказать, а ничего больше не пришло в голову.
— Я его ненавидела, — честно призналась Влада.
Она отвернулась от Дробышева, прошла в прихожую, потянулась к пальто. Пальто было с укороченными рукавами и поэтому не вполне, как казалось Дробышеву, подходило для сурового русского климата.
— Ты могла развестись. — Он снял с вешалки куртку, быстро оделся.
— Могла, — вздохнула Влада. — Но не развелась.
Наверное, он должен был спросить, почему она ненавидела мужа, но его это мало занимало, и он не спросил.
