«Мой отец пал смертью храбрых, а ее – предатель, пособник, с фашистами сотрудничал. Как она смеет сравнивать!»
– Во! Вроде ничо, приличная. Мерь. Он снял тяжелое пальто. Хотел пристроить на краешек одежной кучи, но побоялся: вдруг украдут. Как потом отчитываться?
– Да кому он нужен – твой гроб на колесах! – сестра хихикнула.
Лавируя между желтыми (здесь, в подвале, желтые не уступали дорогу), он направился к зеркалу. Глянул и остолбенел: «Ух ты! Как у Ганса… И карманы, и молния…»
– Здорово! – выдохнул восхищенно.
– Ну! – она подтвердила. – А чо с пальто-то? Может, ну его?
– Нет-нет, – он замотал головой, – мало ли, еще пригодится.
– Ага, на случай войны. И броник не нужен… Шубу выберем, одним чохом и заплотим.
Он шел за ней, представляя себе шубный отдел, похожий на тот, покинутый с позором. Но за стеклянной дверью дыбились меховые кучи.
– Тут сиди, – сестра указала ему на стул. «Чем у них тут воняет? – От химического запаха слегка подташнивало и кружилась голова. – Ишь, бегают. Разбегались».
Двое мальчишек, судя по раскосым мордашкам, из желтых. Он следил, не одобряя их шумного веселья. Устав гоняться друг за другом, мальчишки подбежали к женщине и ткнулись ей в подол. «Мамаша их, что ли?»
Желтая, рывшаяся в меховой куче, обернулась.
«Ой! – стрельнуло электрическим разрядом. – Да нет, не может быть… Самой-то ей сколько? Двадцать два, не больше… Ганс говорил, желтые с пятнадцати размножаются».
Мальчишки снова запрыгали, исполняя дикарский танец.
«А я-то, я! Как с честной девушкой. Жениться хотел», – он думал обиженно.
Подметая пол слишком длинной на ее рост шубой, Юльгиза направилась к зеркалу. Он смотрел вслед: «И ноги кривые… Шуба ей, видите ли, понадобилась…» – От этой мысли расстроился окончательно, будто шуба, купленная в подвальном отделе, ставила на одну доску его советскую сестру и эту желтую дворняжку, которую Ганс назвал дешевкой.
– Ну? Как тебе? – сестра вертелась, демонстрируя шубу.
– Может, бог с ней вообще, а? Электричеством бьет.
– Подол пусть приложит. К батарее. Батареи-то у вас есть или печное ищо?
Юльгиза шла обратно. Он нырнул за меховой бруствер. Но поздно.
– Не уехал? – она стрельнула глазками. – А я, эта… С братьями. Мутерша наша заболела.
Смерив ее холодным взглядом, сестра отошла. «Ага, с братьями. Ври больше», – хотел забрать пальто и ретироваться.
– А уезжаешь када?
– Завтра, – буркнул, лишь бы отвязалась.
– Ну тада пока, – Юльгиза махнула рукой и добавила, ему показалось, с надеждой: – Можа, свидимся ищо.
– Не знаю. Вряд ли, – он оглядывался, ища глазами сестру.
– Ждать тя буду, надеяться. – Опершись о перила железной клетки, из которой так и лезли искусственные шубы, карабкались наружу, Юльгиза смотрела ему в глаза. Уголки ее губ слегка приподнялись, как крылья перелетной птицы, – лапки еще касаются земли, но дайте только срок, взлетит…
– Чо за девка-то? – сестра спросила недовольно.
– На конференции познакомились. В университете.
– Знаем мы эти… ниверситеты. Гляди, набегаис-ся по врачам. Тут тебе не эсэсер, обдерут как липку…
Он не понял – при чем здесь СССР, а тем более врачи.
Расплатившись, сестра спрятала конверт – остатки его честного заработка. «Плакали мои денежки…
На макароны свои потратит», – он вспомнил длинный список.
– Девки эти желтые – хитрые. Оглянуться не успеешь. Родит и на тебя повесит.
Кассирша кивнула, будто подтверждая ее дурной прогноз.
– Ну да, – он пристроил пальто на широкий прилавок. – Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…
– А хыть кого. Алименты все одно платить. Он хотел сказать: не надо, не заворачивайте.
Это же мое, старое. Но желтая упаковщица уже свела рукава пальто на ватной груди. Завернув в плотную бумагу, перевязала кокетливой голубой ленточкой.
Поднимаясь вверх по эскалатору, он ловил на себе косые взгляды манекенов.
– Надо было коляску взять, – лицо сестры светилось тихой радостью. – Гляди, аккуратно неси, не урони.
Обратно они ехали на бесплатном автобусе.
– Разе плохо, а? – сестра склонилась к его уху. – Съездили, купили вон шубу. Другой раз ищо чо-нить. Платье, туфельки, скатерть… А хошь, по почте вам пришлю…
Он положил сверток на свободное сидение.
– Ну чо вам эта война? – сестра шептала горячо. – Ить тока-тока вздохнули, жить начали. Из нищеты выбились. А тут – вы…
Будто война зависит не от их фюрера, а от его, братской, воли: доброй или злой.
– Ну, положим, купили. А дальше что? Не уловив его грозной интонации, она зашептала снова:
– Шкап зеркальный, люстру на кухню… Чо, не достало мыкаться? Сами не живете и нам, мля, мешаете… – смотрела как на врага.
«А все телевизор. Хуже ядерной бомбы – надо же, как действует, особенно на таких идиоток. Прав Ралька. Дура непролазная! Мозги ей полощут, а она и рада стараться…»
Неизвестно, чем бы все закончилось, но автобус подъехал к станции метро.
– Эй, пакет не забудь! – тетка, сидевшая сзади, тыкала пальцем в его сверток.
– Спасибо, – он поблагодарил вежливо. Но тетка не унималась.
– Можа, ваще не твой? Ща полицая вызову, пусь разбираются. Можа, ты террорист? А в пакете бон-ба. Вон, по телику вчерась… – наливаясь бессмысленным ужасом, она пучила глаза.
– Да ты чо! – Сестра спешила на помощь, расталкивая пассажиров. – Террориста нашла! Давай, вызывай! Сама сука желтая!
– Это я-та желтая?! – тетка подбоченилась.
– Ну не я же! – сестра оглянулась, взывая к остальным пассажирам. – То-то, слышу, воняет. Хыть нос затыкай! Сперва мыться научись, потом к людям лезь, – тесня плечом, она подталкивала его к выходу.
Пассажиры принюхивались неприязненно.
– А и впрямь. Пойдем, кляйнер мой. Неча тут. Ихнее нюхать, – молодая женщина тащила сына за руку.
Он шел, повесив голову, все еще во власти отвратительной позорной сцены.
– А чем от нее пахло? – раньше, сталкиваясь с желтыми, он ничего такого не замечал.
– Да эта я так, штобы отстала.
– А… вообще?
– Ну… – сестра задумалась. – Подванивают.
– Про евреев тоже так говорили, – он сказал и снова почувствовал себя советским человеком, на которого не действует нацистская пропаганда.
– За жидов не скажу. Не нюхала. А от желтых – точно. Несет.
