«Я – тут. Чтобы привести в исполнение… Но у меня нечем. Не голыми же руками?!.»
– Сперва уперся – ни в какую! Еле уговорил. Прикинь, встреча бывших врагов! Ну, как тебе?
– Врагов? – Он смотрел на свои руки, чувствуя боль в пальцах, будто им передалось последнее содрогание стариковской плоти.
– У нас в универе. С вашей стороны Смерш, с нашей – гестапо. Republik Lokot – отдельная панель. Как раз по моей теме. Научник одобрил. Апробация перед защитой. Историческая очная ставка! Как думашь, класс?
Он едва выдавил из себя.
– А… когда?
– В июне хотят, к празднику. Списки пока што согласовывают.
– Как согла… совывают? – рука, перетянутая жгутом, затекла.
– Обыкновенно. Запрос направили. В ваши ветеранские организации. Типа, в рамках послевоенного сотрудничества. Преодоление пережитков прошлого, общая трагедия…
– И… ответили?
– Ну да. А чо такова-то?
– Как что такого! – он дернул и сорвал жгут. – Наши с фашистами. За одним столом! Угощаться?
Кофе пить, печеньки поганые кушать! Ты этого добиваешься? – как кровь из рваной раны, лились гневные слова.
– Не кофе, а водку. Да чо ты взъелся? Шварц тоже за. Научник с ним перетер. Там, у вас, наверняка локотьчане остались. Ну, в смысле бывшие. Которые в Красную армию сбежали. Как эти: Мохнаткин, Лихайчук, Свирский. А другие у нас остались. Одни – к нашим, другие – к вашим… Вопщем, Шварц обещал помочь. Связаться с вашим руководством. Ну, в смысле, уже. По своим каналам.
«Фронтовиков просеивали сквозь сито: кого в лагеря, кого прямиком на площадь. Смерш работал добросовестно… Как он сказал? По своим каналам. Научник со Шварцем, Шварц с Нагим, Нагой…» – все складывалось в одну цепочку: простую и ясную.
Почти физически он чувствовал, как его, точно мешок, затягивают жернова истории – чтобы хрустнуть позвонками. Слабыми. Этим жерновам – на один укус.
– Душно, – оттянул удавку воротника.
– Дак чо сидим-то, пошли. Зайдем куда-нить. Он встал на ватные ноги. Не чуя рук, вдел себя в пальто. Слежалая вата легла на плечи холодной тяжестью. Будто не их, пособников врага, а его выводят на площадь.
По Невскому шел как под конвоем.
– Ну, продышался малёха? – Ганс заглядывал ему в лицо.
«Поговорить со стариком, убедить, объяснить. Может, еще не поздно?..»
– А ты… – он сделал вид, что рассматривает вывеску. – Когда с научником беседовал… Фамилию не перепутал?
– Кого, старика? – Ганс остановился. – А чо, разе не Руско?
Он повертел ноющими запястьями, будто ослабили тугую веревку.
– Руско – мой отец.
– А старик?
– Понятия не имею. – Хотел сказать: у матери девичья осталась, но сообразил: этих подробностей, кто-кем-кому приходится, Ганс не знает. Думает, дальние родственники. – У нас в роду с фамилиями сплошная путаница! Но ты не беспокойся, мне не трудно, если надо, я могу спросить.
«Иванов. Или нет, Иванов слишком подозрительно…»
– Ладно, вопщем-то, не срочно, – Ганс кивнул. – Сюда давай. Посидим. Или, – подмигнул, – а? Для поправки здоровья. Чо-то бледный ты. Как смерть.
Пока Ганс торчал у стойки, он успел осмотреться: большинство столиков пустовало. Лишь справа от входа сидела пожилая тетка с мальцом лет восьми. Он прошел в дальний угол и сел лицом к дверям.
– Старик это так… – Сделав заказ, Ганс сел напротив. – Я ить чо пришел. Совет мне нужен. Короче…
Он слушал, не перебивая. Последние дни у Ганса сложилось впечатление, будто за ним следят:
– Хотя хер их знает… Нацики, они ить все на одну рожу: ну, помнишь, в юденкафе. – Ганс кивнул официанту. – Данке шён.
Тетка пила кофе. Малец, видно ее внук, сосал леденец. Длинный, завернутый в бумажку. Такую, пеструю, как змеиная шкурка, – однажды нашел в лесу. Из-за этого вышел спор. Серега-командир утверждал: змея, сбросив старую кожу, начинает жить заново. А Пашка-командир – нет. Не заново. Сбросит и продолжает…
– За успех конференции! Прозит! – Ганс поднял рюмку с таким воодушевлением, будто грядущая встреча ветеранов добавляла его жизни смысла, а ему самому – сил.
Мальчишка, торчавший за спиной Ганса, облизывал леденец синим языком.
– Так это, – он указал глазами на ссадину, – нацики тебя разукрасили?
– Ну, вопщем… Эта… Ему показалось, Ганс заюлил.
– Не хочешь, не говори. Но на твоем месте я отнесся бы серьезно. Тем более тут, у вас…
– Чо у нас-то? Он пожал плечами.
– Могут убить.
– Ага, – Ганс хихикнул. – Иду такой. А они крадутся… Пиф-паф из револьвера!
Он смотрел на рюмку, которую Ганс осушил наполовину.
Таблеточку бы нам сюда… Эхма! – внутренний голос крякнул мечтательно.
Конечно, он понял, что этот, внутренний, имеет в виду. Спецтаблетка закладывается заранее – в складке между ладонью и указательным пальцем. И никаких следов. Ни в рюмке, ни потом, когда вскрытие покажет сердечный приступ. Главное, отвлечь. Буквально на секунду.
«Ты еще зонтик вспомни», – отшутился, полагая вопрос исчерпанным. Тем более их группе эту тему давали сугубо теоретически. В отличие от профессионалов, которым читали спецкурс, включающий практику.
Но внутренний, видно, не понимал шуток.
Хочешь стать профессионалом, стань им!
«Легко сказать», – он откликнулся, чувствуя себя задетым.
Тренироваться надо. Вон наши балерины. С утра до ночи ногами машут. Про музыкантов я уж и не говорю.
Он думал: «Я же не по правде. Так, понарошку».
– Гляди, мальчишка какой противный… Вон, слюнявый, – указал пальцем.
Ганс обернулся.
Всего на одно мгновение его рука зависла над рюмкой.
– Думашь, правда убить могут? – Ганс больше не смеялся, смотрел встревоженно.
Он улыбнулся, радуясь, что воображаемый эксперимент удался. И вообще, как-то отлегло от сердца: «Ничего, что-нибудь придумаю. – Осталась только обида на старика: – Мне-то небось не рассказал. А Гансу все выложил. И про себя, и про этого, Воскобойника…»
– Убить – вряд ли… Да и незачем, – ответил, твердо надеясь, что крайние меры не понадобятся. Старика удастся уговорить, объяснить, ну ладно вы, вы свою жизнь прожили, но там же ваша семья.
Тут ему в голову пришла еще одна мысль. Точнее, опасение. В связи с нациками.
– А научник твой со Шварцем… Они когда разговаривали?
– В понедельник вроде, – Ганс наморщил лоб. – Не, во вторник. Точно. Тест ищо был. По Средневековью.
