– Да я бы… – он хотел сказать, что может и так, без денег, по-дружески, но пестрые бумажки с портретом кого-то солидного и усатого сами собой притягивали взгляд. «Маме, сестрам… Люба куртку просила, мерзнет…» – Циньская империя пойдет? У меня реферат, неплохой, в восьмом классе…
– В восьмом? – Эбнер покрутил головой.
– Ты не думай, – он вдруг испугался, что парень откажется, скажет: тут тебе не школа, – если надо, я еще добавлю.
– У вас там чо, все такие умные?
– Многие, – Ганс ответил за него. Ему показалось, с особенным значением, словно продолжая какой-то давний спор.
– Альзо кирдык! Нам. Типа скоро, – Эбнер откликнулся весело. – Ну ничо. На крайняк вашими мозгами воспользуемся.
Дверь приоткрылась. В щель сунулась прилизанная голова:
– Идешь? Эбнер отмахнулся недовольно.
– Мы чо решили-то, – голова с любопытством уставилась на гостя. – Поближе сёдня. В «Лебедь и крест».
– Да хоть в жопу, – Эбнер буркнул, не оборачиваясь. – Вали, вали. Догоню.
Он порылся в портфеле и вынул ручку-вставочку.
– Так ты чо, – Эбнер ткнул пальцем в печатную машинку. – Каннстнихт?
Он замялся:
– Вообще-то, конечно, доводилось…
– Кайн проблем. – Ганс вскочил. – Я помогу.
Эбнер сбросил кроссовки, надел пиджак и куртку. Похлопал себя по карманам джинсов (американских – это он отметил), и был таков. Осталась только лужица от ботинок.
– Куда это они? – он прошелся по комнате, собираясь с мыслями.
– В ресторан. Жрать, – Ганс сел за машинку и заправил чистый лист.
Закончили через два часа. Управились бы и раньше, но его добровольный помощник все время вмешивался: то требовал упростить предложение, то подсократить, то заменить какое-нибудь слово или вовсе выбросить.
– Слышь, ты эта… Про легиста не надо, привяжутся, – Ганс поднял голову. – Помер ить. Теперь-то какая разница: хыть легист, хыть натурал…
«Совсем они тут сдурели!» – он хотел объяснить: легист – это всего лишь законник, например Ли Сы, ставший главным советником Цинь Хуана, основоположника новой династии, но Ганс не дослушал:
– И эта… имен поменьше. Цынь, хринь! Клиент запутается.
Он вспомнил лицо Эбнера и кивнул.
Вытянув из-под каретки последний лист – седьмой, в шесть не уложились, Ганс сладко потянулся:
– Не-е… За такое дело, – вдруг вскочил и заходил по комнате. – Вопщем так. Заряжаем триста. Мне полташка. А чо? Я клиентуру подгоню. Конференция скока? Неделя. – Сунулся в ящик, достал калькулятор. – Часа полтора на рыло… Умножаем…
Электронная цифра, мигающая в оконце, вызвала оторопь: «Любина куртка… А если?.. Нет, Верке комсомолец ее купит… Маме… Туфли или, – даже сглотнул, – сапоги…»
– Ты… Не знаешь, сколько стоит, например… шуба?
– Чево-о? – Ганс сощурился.
– Я… – он отчего-то заторопился. – Понимаешь, сестре. Холодно у нас, мерзнет…
– Сморя какая, – Ганс пожал плечами. – Ладно, не ссы. Если што, на сейл метнемся. Тока эта, машинку надо взять.
– А он… Эбнер, – выговорил осторожно. – Разрешит?
– Ему-то! На крайняк в ресторан позовем. Пожрать.
– Нужна ему твоя еда!
– Да ты чо! Черные, када на халяву…
– Не понимаю, – он встал и подошел к окну, за которым одно за другим загорались желтые окна. – Какого черта ты с ним дружишь? Слыхал, как он – про Юльгизу? Думаешь, про тебя иначе?
Думал, начнет оправдываться. Но Ганс поник.
– Хорошо вам там рассуждать. За учебу не плотите. И, это… рас-пре-деле-ние. Чо, скажешь, нет?
Он думал: «Закатали бы тебя года на три. На Курилы. Любуйся на пустые сопки».
– А тут крутись. Родаки у меня – лохи. А у Эбнера…
– Да слышал я! Папаша.
– Да чо ты там слышал! – Ганс задвинул стул, будто расчищая для себя жизненное пространство. – Зам главного эржеде.
– Кого-кого?
– Железная дорога. – Судя по тону, Ганс ожидал от него совсем другой реакции.
– Ну, зам. И что тут такого?
– Клуб у него. Футбольный.
– Клуб? Зачем?
– Футбол любит, – Ганс объяснил, но он все равно не понял. – Сам отсюда, из Питера. Деньжищами ворочает! – Ганс выдохнул восхищенно и раскинул руки, точно заключая в объятия денежную кучу, которой ворочает Эбнеровский отец.
– Выходит, технарь. А сын историк? – он пожал плечами. – Выбрал бы что-нибудь по профилю. Инженером или…
– Инжене-ером! – Ганс передразнил и, отчего-то помрачнев, добавил без всякой связи: – Самое перспективное направление – Восток.
– Так он восточные языки знает?
– С тобой говорить… – Ганс плюхнулся на кровать. – Тебя возьмет, переводчиком, а, пойдешь?
– Делать мне больше нечего!
– Слушай, так ты… – Ганс спохватился. – Не жрамши.
– Не надо мне никакого ужина, – взял портфель и направился к двери. – А ты… тут, что ли? – кивнул на пустую койку.
– А чо, Эбнер не против. Квартира у него, – Ганс покачался на матрасе. – В городе. С этим, с евонным… – пнул кулаком подушку.
Он шел по коридору, чувствуя за спиной свою справедливую страну. «Конечно, у нас… всякие проблемы. Но за учебу и правда не платим. А распределение? Отработал три года – и свободен».
Сосед, к которому его подселили, спал. «Хороший парень, из нашей Москвы, – вчера вечером успели познакомиться. – Хороший-то хороший… А вдруг в чемодан полезет? И пусть, там же ничего такого». Только теперь он оценил прозорливость шефа, который не снабдил его никакими спецсредствами. В глубине души он рассчитывал хотя бы на шифроблокнот: мало ли, передать срочное сообщение. Для оперативника главное – связь.
Стараясь действовать бесшумно, разделся и лег. Но сон не шел. Маялся, вспоминая то Юльгизу, то Ганса. То этого, Эбнера: узкий лоб, тяжелые надбровные дуги, губной бугор – перебирал характерные приметы, придающие вульгарному парню разительное сходство с человекообразной обезьяной. Собственно, так и представлял себе среднестатистического черного. «Да к тому же и дурак. Элементарный доклад, и тот написать не может…»
Эбнер наконец скрылся. Но тревога осталась. Терзала, прикидываясь мыслью о заработке, который свалился на него нежданно-негаданно: не дай бог, узнают.
«Да что такого-то! Эти, – он вспомнил зятя-комсомольца, – всегда привозят. Люстры, костюмы, одеяла… Верке обязательно туфли, косметику всякую, сапоги…» От Вериных щедрот перепадало и Любе, но так, по мелочи. Принимала, а куда денешься, но он-то видел – с каким опрокинутым лицом. За глаза обзывала буржуями. Когда Вера, небрежно косясь в сторону, хвасталась будущей шубой (комсомолец твердо обещал, если провернет одно выгодное дельце), Люба переводила разговор на что-нибудь «более интересное»: новый фильм, Вера «конечно же, не удосужилась», или книгу, которую как раз сейчас читают «все нормальные люди».
