– А что у вас здесь? – поинтересовалась Тереза.
– Здесь сало. Обычно в магазине его срезают, а я попросил, чтобы мне отдали обрезки.
– Зачем они вам?
– Увидите.
Захватив стейки и каминные щипцы, Гаррет вернулся к грилю. Взяв ручные мехи, он начал сдувать с угля пепел, попутно объясняя Терезе свои действия.
– Очень важно, чтобы угли все время оставались горячими. Для этого я сдуваю с них пепел. Таким образом весь жар от угля идет непосредственно к мясу.
Он установил подставку для мяса, подождал, пока она как следует прогреется, потом щипцами выложил на нее стейки.
– Какой стейк вы предпочитаете?
– Полупрожаренный.
– Тогда его нужно поджаривать одиннадцать минут с каждой стороны.
Она удивленно приподняла брови.
– Зачем такая точность?
– Я же обещал вам самый лучший в мире стейк и собираюсь выполнить свое обещание.
Занимаясь приготовлением стейков, Гаррет все время исподволь наблюдал за Терезой. Ее фигура, четко вырисовывавшаяся на фоне закатного неба, выглядела очень чувственной. В теплых отблесках оранжевого неба лицо Терезы казалось особенно красивым, а темные глаза стали совсем непроницаемыми. Вечерний бриз соблазнительно играл ее волосами.
– О чем вы думаете?
Он вздрогнул при звуках ее голоса, внезапно осознав, что за последние несколько минут не произнес ни слова.
– Я думал, какой все-таки негодяй ваш бывший муж, – сказал Гаррет, поворачиваясь к ней, и Тереза не смогла сдержать улыбку.
Она мягко похлопала его плечу.
– Но если бы он не ушел, я бы сейчас не сидела здесь с вами.
– Это единственное, за что его можно поблагодарить, – ответил Гаррет, все еще чувствуя прикосновение ее руки.
– Да, – сказала она, и глаза их встретились. Гаррет с трудом отвел взгляд и взял коробочку с салом.
– Теперь пришел черед сала.
Он начал выкладывать мелко нарезанное сало на угли прямо под стейки. Потом нагнулся и стал дуть, пока сало не вспыхнуло.
– Зачем вы это делаете?
– Горящее сало будет смешиваться с соком, вытекающим из мяса, и стейки получатся более нежными. По этой же причине я использую щипцы вместо вилки.
Он подбросил в угли еще немного сала и снова начал дуть.
Оглядевшись вокруг, Тереза заметила:
– Как хорошо у вас здесь. Теперь я понимаю, почему вы купили этот дом.
Гаррет отхлебнул пива.
– Океан на всех так действует. Наверное, поэтому так много людей стремится отдохнуть на побережье.
Она повернулась к нему.
– Скажите, Гаррет, о чем вы думаете, когда сидите здесь в одиночестве?
– О многом.
– О чем?
«Я думаю о Кэтрин», – хотел сказать он, но почему-то не стал.
– Да ни о чем конкретном, – сказал он со вздохом. – Иногда о работе, иногда о тех местах, где мне хотелось бы побывать. Иногда я мечтаю уплыть далеко-далеко и оставить все позади.
Она пристально смотрела на него, когда он произносил эти слова.
– А вы действительно могли бы покинуть эти места? Уплыть и не вернуться?
– Точно сказать не могу, но мне нравится обдумывать такую возможность. В отличие от вас у меня никого нет, кроме отца, а он, я думаю, все поймет. Мы с ним очень похожи, и если бы не я, он бы тоже уже давно снялся с якоря.
– Это будет похоже на бегство.
– Знаю.
– Тогда зачем вам это? – продолжала настаивать Тереза, уже догадываясь, каким будет ответ. Гаррет молчал, и она тихо заговорила, склонившись к нему: – Гаррет, я знаю, это не мое дело, но вы не можете убежать от себя. – Она ободряюще улыбнулась. – И потом, вы так много могли бы дать другой женщине.
Гаррет потерял дар речи. Что она хотела этим сказать? И как ей удается находить слова, от которых на душе сразу теплеет?
В последовавшие несколько минут тишину нарушали лишь шум прибоя, шелест листвы и крики птиц. Гаррет перевернул стейки, и они зашипели. Где-то во дворе зазвенели под дуновением ветра музыкальные подвески. Мерный шум прибоя действовал успокаивающе.
Гаррет мысленно перебирал события последних двух дней. Сначала он увидел Терезу издалека, потом они познакомились и провели несколько часов на яхте. Сегодня днем они прогуливались по пляжу, и он впервые рассказал ей о Кэтрин. Напряжение, сковывавшее его весь день, наконец отпустило. Стоя рядом с Терезой в сгущающихся сумерках, он думал о том, что этот вечер значит для них обоих гораздо больше, чем они хотят признать.
Когда стейки были почти готовы, Тереза ушла в дом и достала из духовки картофель. Развернув фольгу, она выложила его на тарелки. Потом поставила на середину стола салат и пару соусов, обнаруженных на дверце холодильника, перец, соль, масло, положила салфетки. В доме стало уже совсем темно, и она включила свет. Он показался ей слишком ярким, и, поддавшись внезапному порыву, она выключила его и зажгла свечи. Отступив от стола на несколько шагов, Тереза полюбовалась на свою работу. Теперь все правильно. Она ставила на середину стола вино, когда вошел Гаррет.
Закрыв дверь, Гаррет остановился. В кухне было темно, и только два маленьких огонька свечей освещали стол. Лицо Терезы в полумраке было необычайно красивым. Ее темные волосы загадочно сияли в мерцающем свете свечей, в глазах плясали огоньки. Какое-то время Гаррет не мог говорить и только молча смотрел на нее. В этот миг ему стало окончательно ясно то, что он так долго пытался отрицать.
– Я решила, что со свечами будет уютнее, – тихо сказала Тереза.
– Наверное, вы правы.
Они продолжали смотреть друг на друга, стоя по разные стороны стола, обоим было ясно, что этот вечер может перевернуть их жизнь. Тереза первой отвела взгляд.
– Я не смогла найти штопор, – сказала она.
– Сейчас найду, – быстро сказал Гаррет. – Я не часто им пользуюсь, он, наверное, валяется где-нибудь в ящике буфета.
Он поставил блюдо со стейками на стол и пошел искать штопор. Пошуровав в ящиках, нашел его и, ловко откупорив бутылку, налил вино в бокалы. Потом сел на стул и щипцами разложил стейки по тарелкам.
– Настал момент истины, – сказала Тереза, отрезая себе первый кусочек. Гаррет улыбнулся, ожидая ее вердикта. Тереза с удовольствием убедилась, что он не преувеличивал.
– О-о, Гаррет, чудесный стейк, – искренне похвалила она.
– Спасибо.
Свечи постепенно догорали. Гаррет еще дважды сказал Терезе, как он рад ее визиту. Оба раза у Терезы перехватывало дыхание от этих слов, и она прибегала к спасительному бокалу вина, пытаясь скрыть смятение.
