– Я… Пройтись хотел, что-то голова болит…
– Никто не приходил?
– Был какой-то… – ляпнул Калинин и только потом сообразил, что уже видел Ленкова в доме Цупко, и Васька об этом знает. – Вроде этот ваш Ленков, что ли…
– Ну ты даёшь! – встрепенулся Васька. – «Ленков этот»… Да за такие слова!..
– Тихо, малец! – осадил Калинин. – Ещё грибы не вставали на дыбы!
– Сам ты гриб! – обиделся Васька. – Сиди, пока Филипп не придёт. Потом башку свою дурную проветривать пойдёшь! Вот кады Филиппу всё обскажешь про Костин приход, после и…
– Да чего там обсказывать! Только и передал, что придёт часам к десяти вечера…
– Ага, это и передашь. Посидим покудова, чаю попьём…
Злой Калинин бессильно смотрел на хитроумного Ваську Спешилова, тринадцати лет от роду.
Филя-Кабан вернулся поздно – сам около десяти вечера. Выглядел обеспокоенным.
– У себя пока будь, – буркнул Павлу, выслушав весточку от Ленкова и ещё больше нахохлившись. – Не до гуляний… Сиди, ишо надышисся своим воздухом, позову опосля…
Взволнованный Калинин ушёл в свою комнату, взялся было читать, но строк не видел, больше прислушиваясь и косясь в окошко.
Но только ближе к одиннадцати часам скрипнула калитка. В сенях послышался голос – Ленков всё-таки пришел. Они взялись совещаться с Филиппом в кухонке, а в комнату к Павлу вдруг заявился Васька. Разговаривать с ним не хотелось, и Павел сделал вид, что читает книгу. Голоса в кухоньке постепенно обретали силу. Разговор шёл про лошадей и про легкую конную пассажирскую тележку – ходок. Упоминали и Маньчжурию.
– Пора, Костя, пора… Аль не чуешь, как нас обкладывают!..
– Как же! Да у меня уже у самово подмётки горят! Суки!.. Что делать, Филя, что делать?
Ленков вскочил, заметался по тесной кухоньке, тут же, задев локтём полку с утварью, выругался и снова сел напротив Фили-Кабана.
– А может, собрать всех верных людей, да как вдарить по пёсьему уголовному розыску!
– Каких верных людей, Костя? Окстись! Да у нас, окромя шушеры мелкой, воопче никого не осталося…
– Врёшь, меня так не возьмёшь! Партизан подыму знакомых…
– Да партизаны твои – все по норам, а кое-кто, как ты знашь, в гепео кукует!
– А ты знашь, что я ещё одно письмо ихнему начальнику черканул! Так и так, мол, Костя Ленков с гепео не воюет, политических работников не убиваю, а бью буржуев – кровопийц трудового народа! И добавил, что ежели «Господи, помилуй» будет арестовывать наших партизан, то поплатится кровью. Разнесу весь уголовный розыск и чертову Госполитохрану!
– Ага, борзописец ты добрый!.. Только ты, Костя, ентой бумажкой… Уголья в кострище ворошишь на свою голову! Мне, вона, третьего дни повестку ихнюю вручили… Вызываюсь свидетелём. А тама всякое быть могет – хлоп и в каталажку! Чево ты, паря, а? Али петли на шее не чуешь? Тикать надобно, как наметили…
– Каво мы там… Нынче в Маньжурке, почитай, знакомых спиртоторговцев – хрен да маленько! И те нас забыли… Сунем голову, а ничево и никого уже не знам! Как же это старый хрыч-то угораздился! Говоришь, на лошадь позарился… Какого хрена! Для себя у нас же есть добрые… Ну, хрычина старая…
– Хо-хо-хо, Костя… Чево уж теперя… Ляксея Андреича ноне ужо не выпустят… Слыхал, и его в гепео утартали!
– Мало мы их щёлкали!
Ленков зачем-то вытащил из кармана револьвер, нервно провернул барабан.
– Слышь, Филя, а я был у этого начальничка на похоронах…
– Ох… У Фоменки?! Сдурел!
– Я убивал – мне и хоронить!
– Ты?
– А то!
– Не греби ты на себя, Костя… Чужой энто грех…У тебя и так списочек… Безо всяких фоменок никакой каторгой не отделашься…
– А ты не каркай, Кабан! Меня ещё взять надо! И пулю такую не отлили!..
– Ладно, ладно, чево расшумелся на весь дом! Слышь, так, можа, все-таки квантиранта моево, офицерика ентова, в дело пристроим? Возьмём с собой в Маньчжурию…
– Каво? У него молоко на губах не обсохло! Вот бы Яшку-с-чубом… Куда ж он делся, а?.. А офицерик твой… С кем он нас там сведёт? Аль запамятовал, для чево его Андреич определял? До границы с лишним стволом дойти, а там…
Ленков красноречиво провёл ребром ладони по горлу.
(Самонадеянный атаман и предположить не мог, что это ему готовил такую участь старый Бизин. Это он, сильный и смелый, ловкий и меткий Костя, должен был охранять награбленное золото и камешки до границы, а там бы у Бизина хватило силенок спящего Ленкова прикончить и уйти за кордон с благодарным за спасение от красных Павлушей. Бизин ещё в семёновские времена в квартиранте Цупко разглядел бесхитростную, непакостную душу, в которой отсутствует та алчность, когда и за полушку бьют по макушке.)
– Эва… А ты знашь, как ентот офицерик заново на наш читинский цугундер загремел? – насмешливо глянул на Ленкова Цупко. – По случайности выкрутился, а так-то он – оттуда, – Цупко ткнул пальцем на воображаемый юг, – с секретным поручением! За шпионство его зацапали!
– Теперь все их секретные поручения булькают в сортире! Просрали беляки свои времена! Мы их так расчехвостили, куды с добром… Кончилось белопогонное время! – Ленков махнул рукою.
– Зато мне квантирант сказывал, в Маньчжурии оне себе жисть устроили – богатую! Это, Костя, пока ты с остальными партизанами ихние войска чехвостил, кому надобно было, тот ушёл с золотишком и живёт нонеча себе припеваючи! А пошто мы так не смогём? У нас тоже запас имеется… А ишо Гоха богатое дело предлагат провернуть…
– А чево это все-таки его выпустили? Его, значитца, отпускают, а Наума держат? Почему? – подозрительно прищурился Ленков.
– Зазря ты на Гоху насуропился! Наум-то, сам знашь, языком што помелом… А на Гоху подозренья возводить… Опять же заслуги ево партизанские…
– Ладно… Но дельце, которое он предлагат, какое-то стрёмное. Больно всё просто – деньги сами в руки…
– Ага, а тебе чево надо? Тарарам с пальбой до небес? Тихо взять – в путь-дорожку!
– Сегодня, говоришь, просил Гоха встречи?
– Ну… А то ентот дохтур московский завтра с Гохой уезжать собралися… Получат, стало быть, золотишко – и ту-ту на паровозе!
– Капитал мне, конешно, такой лишним не будет. Золотого запасу не так уж много, да и когда его много было… – усмехнулся через силу Костя – на душе кошки скребли.
Это и Цупко заметно стало. Неприятный холодок пробежал у Фили по загривку.
– А можа, Костя, ну его к лешему, Гоху толстого! А то и впрямь, «Господи, помилуй» так орудует, што не до жиру – быть бы живу…
– Вот мы им напоследок жирную печать и пришлёпаем! Наше вам! – поднялся Ленков. – Пошли, што ли! По дороге обскажешь про полезность твоего офицерика… Мож, и вправду сведёт в Маньжурке с толковыми знакомцами…
