– Чего тебе? – спросил хмуро.
– Да вот, слышу, разговариваете, дай, думаю, тоже зайду, – натянуто улыбаясь, заговорил Осип, чувствуя, что не пришелся ко двору.
У Чимова сидел всего один гость. Статный, с густыми русыми кудрями, румянцем на крепких скулах. Гимнастерка добротнейшего сукна, сапоги индивидуального заказа. Американскую длинную папироску покуривает. А взгляд, как бритва, острый, пронзительный, даже с подозрительностью.
– Иди к себе, – требовательно проговорил Чимов, напряженно глядя на Осипа.
– Да, да, конечно… – покраснел Голубицкий, неловко повернулся к дверям.
– Антоха, чево ты парня гонишь? Мы гостям завсегда рады! – вдруг громко и весело сказал незнакомец. – Ну-ка, познакомь нас!
– Каво тут знакомить! Пастух деревенский! Тюха-матюха!..
– Я тоже не городской. Не люблю вас, фасонистых! Деревенские завсегда были здоровше городских хлюпиков! – захохотал русоволосый. – Так же, а, парень?
– По всякому бывает, – уклончиво ответил Осип, благодарный незнакомцу за внимание.
Заметно было Осипу и другое: Антоха с таким подобострастием вертелся вокруг гостя, расставляя на столе блюдца с нарезанной ломтями кровяной колбасой и салом, что сразу становилось понятно – не простой у Чимова гость-то. Ишь, даже колбасу добыл и нарезал! Осип непроизвольно сглотнул тягучую слюну.
– Садись-ка, паренек. Расскажи, как звать-величать тебя? – покровительственно молвил важный гость, но уже, не слушая ответа Осипа, приказывал Антох:. – Сгоняй-ка, братка, за «Чуринской». В лавке на углу вроде была головка сургучёная.
– Это мы мигом! – суетливо, не сразу попадая в рукава, накинул кожушок Чимов, зло зыркнул глазами на Осипа и выскочил через выход в кочегарку.
– Так ты, стало быть, здесь в младших парикмахерах? – поинтересовался гость у Осипа, одновременно вытягивая из-за голенища зеркального сапога сложенную гармошкой газету.
С верхней осьмушки газетного листа бросались в глаза крупные буквы: «Неуловимый „блат“», а ниже – помельче: «К ликвидации шайки Ленкова». Голубицкий так и впился глазами в строки. Еще бы, похождения кровавой шайки у всех на слуху!
Незнакомец внимательно проследил его взгляд, усмехнулся.
– Что, грамотный? Интересуешься Костей Ленковым и его ребятами?
– Так как не интересоваться, поди, самый, что ни на есть, главный бандит!
– Бандит, говоришь? А может, он – революционер!
– Господь с вами, человек хороший! Грабит да убивает почем попадя! Только все равно его изловят! – убежденно заключил Осип.
– Что-то долго ловят… – хмыкнул незнакомец и вновь пристально глянул на Осипа. – А почему энто ты такой уверенный, что его зацапают?
– Так он же – бандит! – удивленно воскликнул Голубицкий. – А значит – крышка ему рано или поздно!
– Ага, будет он сидеть и ждать, пока за ним придут сыскари! – с раздражением отрезал русоволосый, куда и веселость вся его делась. – Вот как наберет три пуда золота, так и – сразу же из Читы! Ищи-свищи!
– Как же, три пуда! – язвительно возразил Голубицкий. – Скорее ему голову свернут, чем он возьмет три пуда!
Незнакомец отвернулся от Осипа, не отвечая, только было видно, как по щеке ходуном заходил желвак. Шумно выдохнув воздух, медленно повернулся обратно.
– Дурачок ты, видно, пока. Молодой больно, жизни не нюхал. Ничево, успеешь. Ладно, ступай. А я тут газетку почитаю, про этого самого главного бандита. Ступай, давай!
Последняя фраза показалась Осипу какой-то зловещей. Как сизая туча над полем, когда ты стоишь один-одинешенек посреди целого мира и не можешь угадать, в какой момент из лилово-черного, нависшего над тобой чудища, хлестанет прямо по тебе смертельный прут молнии или только оглоушит раздирающим громом.
Осип вскочил, неловко кивнул незнакомцу и вышел тоже «запасным» ходом, через кладовочку-спальню Чимова и кочегарку, на улицу.
Завернув за угол, чуть ли не столкнулся с тремя темными фигурами, одна из которых отделилась и шагнула вплотную.
– Ну, познакомился? – Осип узнал Антоху. – Чего там Косте нёс?
– Кому?
– Э-э-э, «комукало», твою мать! – выругался Чимов, схватив Голубицкого левой, свободной, рукой за шинельный отворот. – Я тебя спрашиваю, чо ты там Косте Ленкову плёл?
– О-ох! – У Голубицкого подкосились ноги. Теперь Антоха, сообразив, что болтанул лишка, занервничал по-настоящему.
– Смотри, сопля деревенская! Побежишь закладывать – самолично, любимой бритвою своею буду из тебя ремни резать! – прошипел он, наматывая на кулак шинелишку паренька.
– Что ты, что ты! – замотал головой Осип, побледнев так, что это стало заметно даже в темноте. – Никого я не видел! Зачем мне с вами связываться!
– А вот это врёшь, врёшь, сучара! – еще ядовитее зашипел всегда такой благообразный Чимов, подтянув помертвевшее лицо Осипа к брызжущему слюной и матами раззявленному провалу рта. – Ты уже давно с нами связался. Консерву навернуть с ситным, стакашек мадерки опрокинуть, колбаской все зажевать – это нравилось? А что ты жрал – ведаешь?! Добычу ты бандитскую жрал! Значит, ты и сам – того же поля ягода, чахотка! Со мной ты через это давно связан. Аль не видел, кто и с чем ко мне ходит? Кто ж тебе поверит, лапоть! Ты, рожа, со мною повязан, а я – с Костей… Вот она, тут проходит, нас с тобой связавшая веревочка!
Отпустив комок шинельного сукна, резанул Осипа ребром ладони по горлу Чимов.
– Иди, стучи сыскарям! Рядом у стенки станешь! Пся крев!
Глубоко отхаркнув, тягуче сплюнул Голубицкому под ноги, чуть ли не на ботинки. Переложил из правой в левую бутылку купленной водки.
– Так-то получается, «Осип, который осип»! Ха-ха-ха-ха! – Антоха затрясся всем телом, замахал руками и, сплюнув еще раз, скрылся в кочегарке.
Придя в кухоньку, Осип почувствовал себя нехорошо, прилег на лавку, невольно прислушиваясь к голосам за стеною, в парикмахерской. Заснуть долго не мог, потом забылся в чуткой дреме, сквозь которую слышал, как рано утром все из парикмахерской ушли.
Оказалось, ошибся. Ушли двое. С Чимовым остался сумрачный длинный парень, фамилию которого Осип не знал, но слыхал, как Чимов называл парня Шуркой. Когда Осип выходил в уборную и за дровами, то краем глаза видел, как из окна парикмахерской длинный за ним наблюдает. Потом Чимов, открыв парикмахерскую, кликнул его работать. А длинный ушел в кладовочку к Антохе и завалился спать.
К обеду появились двое. Главарь Ленков и Мишка Некрасов-Логотенко. Все сели обедать прямо в парикмахерской, из-за чего Антоха четыре раза гонял Осипа с мисками, ложками и кружками на кухоньку. Тем паче, что к столу появился еще Ванька Калмыков, тоже карбатовец, из приятелей Антохи. Оказалось, что он не просто дружок Чимова.
За столом пошел такой разговор, что у Голубицкого волосы дыбом встали. Но его честная компания не стеснялась.
