– Ха! А как же! С Антохой Чимовым мы у Аносова вместе партизанили! – обрадованно воскликнул Ленков, посмотрел теперь на Бизина с нескрываемым интересом и уважением. – Ну-ну, Андреич, давай дальше! Ишь ты, всю подноготную вызнал…
– Так собака лает, а ветер носит, – тоненько засмеялся Бизин. – Так, вот. Этот Чимов теперь в карбате парикмахером служит. Обосновался прочно. Место, уверен, надежное!..
3
Караульный батальон Государственной Политической охраны ДВР располагался в закрытом военном городке почти что на окраине Читы, рядом с Красными казармами, выходя воротами на угол Ивановской и Троицкосавской улиц. Понятное дело, территория закрытая, пропуска, часовые у ворот. Но на хозяйственный двор карбата доступ для обывателей был свободным, потому как здесь с нового года открылся клуб, где самодеятельная труппа ставила спектакли и сцены, показывались синематографические картины, организовывались танцы.
А в субботу 15 апреля, накануне Пасхи, на хоздворе, в здании бани открылась парикмахерская для всех желающих.
Ровно в восемь утра старший парикмахер Антон Чимов, нарядившись в белый халат, с шиком распахнул двери своего заведения и с полупоклоном пригласил пройти в парикмахерскую первых посетителей.
Осип Голубицкий, молодой боец карбата, назначенный к Чимову в помощники, старательно суетился вокруг клиентов, тщательно вытряхивал белые накрахмаленные салфетки, тут же хватался за волосяную щетку на длинной деревянной ручке, сметая настриженные волосы в угол, где с помощью совка ловко собирал их урну.
Банная команда караульного батальона, пополнившаяся парикмахерами, жила своей, несколько обособленной жизнью. Многие из обслуживающего персонала приспособили на хоздворе для собственного проживания всевозможные каморки. Работать в банной команде и жить в общей казарме считалось дурным тоном. Казарма подразумевала дисциплину, отпадали мелкие поблажки и более широкие возможности – принимать каких угодно гостей в собственных «апартаментах», устраивать вечеринки, просто посидеть с бутылочкой.
Постарался оборудовать себе «кандейку» при парикмахерской и Чимов, проворный парень двадцати одного года, успевший и повоевать-попартизанить, и определиться с дальнейшей службой в карбате – с ножницами наперевес, – и завести себе всяких друзей-собутыльников.
Рядом с бытовой комнатой, где для парикмахерских нужд кипятилась вода, промывались бритвенные приборы, Чимов занял темную кладовочку, дверь которой выходила в кочегарку общей бани. Кладовочка была тесной – здесь едва помещалась узкая железная кровать и ободранная тумбочка. Но имела одно неоспоримое преимущество – выход в кочегарку был запасным: из просторного, чистого и уютного помещения парикмахерской можно было беспрепятственно уйти незамеченным.
С обустройством Чимовым кладовочки под личную «спальню» парикмахерская во внерабочее время превратилась в место сбора узкого круга любителей застольных бесед, как, впрочем, и ночлега для нужных людей, если такая необходимость возникала, благо в зале помимо кресла для клиентов чернел и большой клеенчатый, под кожу, диван.
Не прошло и недели, как потемну к Чимову зачастили гости. Появившись вечером, они уходили среди ночи, затем снова возвращались в темноте, нагруженные мешками, узлами и свертками, потом уносили всё это.
Первым таким ночным посетителем был Мишка Некрасов, он же Логотенко, он же Мишка-Хохлёнок, до 1921 года служивший в карбате, а затем тесно схлестнувшийся с Яшкой Верхоленцевым и другими ленковцами. В бандитские дела Хохленок ушел с головой, но место прежней службы не забывал, используя как укромный перевалочный пункт.
Иногда устраивал здесь встречи с нужными людьми, благо дружки-пособники в банной команде и даже в ротах водились, а с открытием парикмахерской дело упростилось. Мишка мог теперь в открытую приводить своих корешков и для форсу: постричься-побриться в цивильном месте, грязь с тела смыть.
Хохлёнок тесно сошелся с Чимовым, разглядев в нем человека, падкого до красивой жизни, а проще говоря, до дармовой выпивки и дармовых шмоток. И с ходу начал привлекать его ко временному укрытию краденого. А уж узнав, что Чимов, оказывается, сослуживец Кости Ленкова по партизанскому отряду Аносова, Мишка, будучи далеко не глупым, сразу смекнул главное: припекать стало от сыскарей, а тут такая укромная и безопасная чимовская «кандейка». Об этом поведал поначалу Филе Цупко, но тот попросту не придал значения Мишкиной болтовне, хотя как-то между делом сообщил о лазейке в карбате старому Бизину.
В отличие от Кабана старикан сразу оценил все выгоды парикмахерской карбата. И наконец так удачно ввернул это самому Ленкову, да ещё в такую минуту, когда прославленный главарь заметался в панике и страхе. Бросил круг утопающему! Бизин мог себя поздравить, он днем и ночью помнил, что спасение Кости есть спасение собственной шкуры.
Уже на второй день Пасхи Некрасов-Логотенко привел главаря к Чимову. Ленков обосновался в парикмахерской карбата, как у себя дома.
Младший парикмахер, а попросту говоря, подмастерье Чимова, Осип Голубицкий тоже обжился близ парикмахерской. Он спал на широкой скамейке в кухоньке, которую старожилы банной команды оборудовали для себя за стенкой у парикмахерской.
Вернее, кухонька еще до открытия парикмахерской существовала. А так как Осип малость умел кашеварить и плюс к тому был на хоздворе одним из новичков, то зачастую возлагались на него и обязанности подручного дебелой Дарьи Феоктистовны, кухарки банной команды. Так он и завоевал право на широкую скамейку в кухонке, что и полагал за счастье.
Понятие о счастье у Осипа вообще было какое-то перевернутое. Например, он благодарил судьбу за то, что она наградила его… чахоткой. Да, по большому счету, в его двадцатипятилетней жизни, как это ни странно, хворь оказалась спасительной.
Уроженец села Малиновка Чедатской волости Мариинского уезда Томской губернии Осип Голубицкий был в 1919 году призван уездным воинским начальником под знамена Колчака в 12-й кадровый полк.
Зачислен на службу парень был после того, как отсидел около месяца в Мариинской тюрьме за уклонение от призыва. В полку из подобных уклоняющихся и дезертиров быстро сформировали воинскую команду и направили ее на фронт против красных. Но, доехав до Омска, Голубицкий заболел и получил направление в лазарет, куда появляться и не подумал, напрямки дунув в родную Малиновку.
Отлеживался на чердаке до смены властей. Увы, пришедшие красные его тоже мобилизовали. Зачислен был Голубицкий в Томский караульный полк, где сноровисто освоил навыки телеграфиста в 8-й телеграфной роте. Вскоре роту направили в Читу. Здесь Осип снова заболел и до февраля 1920 года находился на излечении, после чего получил назначение в Читинский караульный батальон ГПО, но в силу слабости здоровья к караульной службе оказался непригоден. Определили его в ученики к старшему парикмахеру Чимову, поляку по происхождению и уголовнику по призванию.
4
Теплым апрельским вечером Осипу не спалось, хотелось общения. А за стеной у Чимова, как слышалось Голубицкому, кто-то был в гостях. С Антохой Осип в отношениях был самых приятельских, потому отправился к Чимову запросто. Однако в этот раз друг Антоха особой радости при виде Голубицкого явно не испытал.
