Достоверно известно и то, что указанную уголовную шайку возглавляет Константин Ленков, ранее о котором имелись сведения как о контрабандисте-спиртовозе с дореволюционным стажем, главаре группы налетчиков, совершивших ограбление крестьян на Кадалинском зимовье. Вместе с тем имеются сведения, что в годы Гражданской войны партизанил в верховьях Ингоды…
Дмитрий Иванович замолк, глядя, как быстро, старательно, даже высунув кончик языка, Баташев строчит за ним.
– Достаточно, остальное доложу устно. Отпечатай, Миша, два экземпляра за моей подписью – для Колесниченко и Сержанта. Потом я подпишу и отправим с курьером-секретчиком…
Дмитрий Иванович не ошибся в отношении Калашникова. Экстренное письмо начальника Харбинской городской стражи все-таки довольно долго добиралось до столицы ДВР. Приобретший «международную» известность Калач действительно ломанулся из Маньчжурии от наседающих на пятки китайских властей. До этого, достаточно наследив в Квантунге и Северной Маньчжурии, а еще раньше – в Приморье, Калашников и кучка его подручных активно орудовали в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. Имея незаурядные навыки «медвежатника», Калач успешно бомбил сейфы и железные ящики с юанями и золотой монетой. К поспешным налетам не склонялся, практиковал предварительное изучение подходов и отходов от объекта преступления, старался работать без шума. Однако сколько веревочке не виться…
Китайской полиции удалось арестовать четверых сообщников Калача, но он не с двумя, как сообщалось в письме-ориентировке из Харбина, а с одним, самым ловким – Макаром Елистратенко-Блистратовым, бежал и довольно быстро добрался до Читы. Здесь Калашников отыскал старого знакомца – Пашку Петрова. Тот удачно залез на службу в городскую милицию, но продолжал втихомолку водить давнюю дружбу с темными личностями, которые в свое время терлись по грабежам с Кирькой Гутаревым.
Калашников и Елистратенко-Блистратов осели в доме Петрова, за несколько дней довольно основательно напитались новостями про расклад сил среди читинской уголовной братии. Тертый Калач, как он и сам любил каламбурить, очень быстро вынес из рассказов Петрова, что новоиспеченный атаман бывших гутаревцев Костя Ленков явно был Гутареву соперником, но оказался соперником удачливым и хватким, цепким на власть.
Судя по тому, как молодой атаман слопал Кирьку, местной уголовной публике п р е д ъ я в и т ь с я надобно эффектно. Иначе у молодого и раннего шишку не перехватить. Это Калач хорошо понимал. Надобно громкое дело. А еще – присовокупить бы к фарту и прошлые заслуги. Кабы здесь, в Чите, какой-нибудь человечек обнаружился, знающий его, Калача, по по Приморью и китайским делишкам. Да и расписал бы местным славную и впечатляющую воровскую «родословную» Калача. Иначе прищемить хвост атаману Коське непросто, а надо. Не привык он, Андрей Архипыч Калашников, в пристяжке ходить, да еще под каким-то молокососом!
Пашка Петров для хорошего «звона» не годился – он с ленковцами не знался, работал в одиночку, на мелких кражах из частного сектора – лазил по пустым в дневное время домам и квартирам. Но Пашка навел Калача на некого Северьяна-Хряка, недавно появившегося в Чите, по слухам, из Приморья. А Хряка, сообщил Пашка, признал и Харбинец.
При упоминании Харбинца Калашников еще больше уверился в необходимости громкого дела. Покупая и добывая другими способами в Маньчжурии спирт на контрабанду, он, Калач, не один раз обходил этого Харбинца по кривой. Потому и тут его надо заткнуть за пояс!
Компания для дела сколачивалась – было бы дело!
Петров привел Николая Андреева, уже показавшего себя в грабеже на Старом базаре, наконец познакомил Калашникова с уцелевшими после гутаревского разгрома двумя его подручными – Игнатием Кровницким и Вовкой Журомским, которого Гутарев в свое время пригрел после побега из Верхнеудинской тюрьмы, куда Журомского затолкали за совершенные им на поселении преступления.
При помощи последних Калач разыскал Хряка. Без обиняков предложил ему «сказать слово» за него на сходе, заключив нехитрую сделку – Хряк подтвердит его, Калача, приморские подвиги, а Калач своим весом укрепит авторитет новичка.
Северьян помялся для вида и согласился. Кое-что знал о существующей неприязни между Калачом, с одной стороны, и Ленковым и Харбинцем – с другой. На этом можно было сыграть. Во-первых, укрепить свою воровскую легенду, во-вторых, прочно войти Ленкову в доверие, предложив ему опасного конкурента устранить – спалить на гиблом деле.
Северьяну Покидаеву – Хряку решение о такой комбинации пришлось принимать самостоятельно, но он особо не волновался. Условленным днем связи с Баташевым была пятница – 6 января, то есть послезавтра. К тому времени вся комбинация только-только закрутится, еще будет можно внести поправки.
Откуда было знать Северьяну, что одна, но роковая, поправка уже внесена. И не в оперативную задумку, а в его молодую судьбу.
Глава двадцатая
1
Пятого января хлопоты начались с раннего утра.
Нюрка Тайнишек появилась в доме, снятом для гулянки по случаю заручения, вместе с двумя помощницами – дородной женщиной сорока с лишним лет Дарьей Пантелеймоновной и ее племянницей Мотей. Их в помощь Нюрке доставил из села Кенон Яшка Гаврилов. В кошевке они привезли полмешка рыбы, стегно свинины, ведро пельменей, еще кое-что по мелочи. От самой Тайнишек Яшка притартал муки, яиц, две четверти заранее разведенного Нюркой спирта. Помог женщинам расставить в просторной горнице столы, скамейки, табуретки, стулья.
Весь день Нюра с помощницами стряпала, жарила, парила. Когда в четвертом часу разлили по широким чашкам студень и вынесли его на холод, появился Алеха – суженый-ряженый.
Вскоре снова подкатила та же самая кошевка, и молодой парень Нюркиных помощниц увез домой, на Кенон. Взамен вездесущий Яшка привел двух наряженных молодок, и они продолжили приготовления угощения.
В пятом часу начало темнеть. Алеха, натаскавший в кухоньку дров и воды, закрыл ставни, устроил керосиновое освещение, потом балагурил с бабами, крутившимися у плиты, отпускал соленые шуточки, лез к Нюрке целоваться.
Вскоре к Сарсатскому присоединился и второй балагур – Яшка. Они таскали миски с квашеной капустой и солеными огурцами, нарезанным салом и домашней кровяной колбасой, другими закусками в горницу, расставляли их на сдвинутых вместе столах, застеленных белыми длинными холстинами. Попутно воровато прикладывались к одной из четвертей с разведенным спиртом, опрокидывая с оглядкой на кухню по стопке и заедая щепотью кислой капусты.
Первым из гостей, в начале седьмого часа, появился Мишка Самойлов, лихо выставивший на стол две бутылки сладкого вина. Пояснил, что специально добыл для бабьего удовольствия. Но на красных от жара, распаренных до пота Нюрку и молодок-помощниц никакого впечатления этим не произвел, потому удалился в сени, засмолив махорочную цигарку. Отправились перекурить и Алеха с Яшкой.
Дымя махоркой, они встречали прибывающих гостей.
Мишка-Долгарь нарисовался со своей кралей – Машкой Чубастой, плотной бабой лет тридцати с навитой челкой и крашенными хной волосами, заколотыми в шишку на затылке.
