— Хорошо, — коротко ответила Джулия и заставила себя улыбнуться.
Даже не попытавшись поцеловать ее, он ушел.
Глава 12
Было уже совсем темно, когда Ричард оказался перед дверью своего временного жилища — особняка в псевдовикторианском стиле. Дом стоял на окраине города, практически посреди пахотного поля, примерно в ста ярдах от шоссе.
В серебристом лунном свете здание казалось призрачно-белесым. Несмотря на некоторую неухоженность, дом по-прежнему сохранял старомодное очарование. Отделка и деревянные стенные панели вызывали ассоциации с губернаторскими балами. Некогда аккуратный сад зарос сорной травой, однако Ричарда это не особенно смущало. Он считал, что в природном запустении есть своя неповторимая красота: в асимметричных линиях густых теней ночью, различных оттенках и очертаниях веток и листьев при дневном свете.
Зато во внутренней обстановке помещений Ричард предпочитал порядок. Беспорядок должен оставаться у порога.
Войдя в дом, Ричард включил свет. Мебель, взятая напрокат, — ее было немного, но вполне достаточно, чтобы дом внутри выглядел прилично, — не совсем отвечала его вкусу, но в маленьком городке вроде Суонсборо выбор не слишком велик. В мире дешевых товаров и продавцов в полиэстеровых куртках Ричард выбирал более или менее пристойные вещи: желтовато-коричневые диванчики, обитые бархатом, столики со столешницей из дуба, пластиковые лампы с фурнитурой, имитирующей бронзу.
Сегодня ночью он не обратил никакого внимания на интерьер своего временного жилища. Сегодня его мысли занимала только Джулия. И медальон. И то, как она посмотрела на него во время их сегодняшней встречи. Ричард снова попытался ускорить события, и Джулия вновь обратила на это внимание. Ее поведение становится вызывающим, но Ричарду это нравилось. Человеческую слабость он презирал больше всего.
Почему, черт возьми, она живет в этом маленьком убогом городишке? Ей следует жить в большом городе с оживленными, запруженными людьми улицами. Она слишком умна, слишком элегантна для такого местечка, как Суонсборо. Здесь Джулии негде приложить свои силы и недюжинные возможности. Неиспользованная жизненная энергия бездарно испаряется, и если Джулия застрянет здесь до конца дней своих, то непременно станет слабой, так же, как когда-то стала слабой его мать.
Его мать. Жертва. Она всегда была жертвой.
Ричард закрыл глаза и мысленно вернулся в прошлое. 1974 год. Неизменно одна и та же картина.
У матери опухший, заплывший левый глаз, на щеке лиловый синяк. Она укладывает вещи в чемодан, стараясь делать это как можно быстрее. Укладывает в основном одежду. Свою и его, Ричарда. В кошельке у нее тридцать семь долларов мелочью. Матери потребовался почти год, чтобы накопить эту сумму. Финансовыми делами в доме заправлял отец, Вернон. Он выдавал деньги матери, что называется, в обрез, только на покупку продуктов. Ей было запрещено прикасаться к чековой книжке, да она и не знала, в каком банке обслуживают мужа. Эту жалкую сумму мать насобирала, поднимая монетки с пола или с диванных подушек, когда они случайно высыпались из карманов Вернона, задремавшего перед экраном телевизора. Мать хранила их в коробке со стиральным порошком, которая стояла на верхней полке в кладовой. Каждый раз, когда муж оказывался в непосредственной близости от тайника, сердце ее начинало бешено стучать в груди.
Она сказала себе, что теперь-то уж навсегда уйдет от мужа. Теперь-то уж ему не уговорить ее. Она не вернется. Она сказала себе, что не поверит его сладким речам, как бы он ни старался, каким бы искренними ни были его увещевания. Сказала себе, что, если снова поддастся на его уговоры, он обязательно убьет ее. Может быть, и не в этом месяце, и не в следующем, но когда-нибудь обязательно убьет. А потом убьет сына. Она снова и снова повторяла все это про себя словно мантру, как будто слова могли придать ей сил и мужества, чтобы убежать от Вернона.
Ричард вспомнил, что мать делала в тот день. Вспомнил, как она привела его из школы. Как велела забежать в дом, взять там хлеб и арахисовое масло, потому что они собрались на пикник. Как приказала захватить с собой также и курточку на случай, если вдруг станет холодно. Ричарду тогда было шесть лет, и он поступил так, как велела мать. Даже несмотря на то что знал: мать обманывает его.
Прошлой ночью, ложась спать, Ричард слышал, как мать плакала. Слышал, как отец бил ее по лицу, как мать ударялась затылком о тонкую стену, отделявшую комнату мальчика от комнаты родителей. Ричард слышал, как мать стонет, как умоляет отца пощадить ее. Слышал, как она признает свою вину за то, что собиралась заняться стиркой, но ей пришлось отвести сына к врачу. Он слышал, как отец обзывает мять грязными словами и сыплет обвинениями.
— Он не похож не меня! — кричал Вернон. — Он не может быть моим сыном!
Лежа в кровати и слушая его крики, Ричард молил Всевышнего о том, чтобы это оказалось правдой. Он не хотел, чтобы это чудовище было его отцом. Он ненавидел его. Ненавидел сальные волосы и отвратительный запах алкоголя. Ненавидел за то, что соседские мальчишки получали в подарок к Рождеству велосипеды и роликовые коньки, а он — всего лишь бейсбольную биту без перчатки или мячика. Ненавидел за то, что отец избивал мать, когда дом был недостаточно чисто, по его мнению, убран или когда он не мог найти какую-нибудь вещь, которую мать убрала в другое место без его ведома. Ненавидел за то, что отец заставлял мать завешивать окна шторами и не разрешал приглашать в дом гостей.
— Поторапливайся! — сказала мать. — Нужно успеть занять хорошую скамейку в парке.
Ричард вбежал в дом.
Отец должен был вернуться домой на обед примерно через час, как делал изо дня в день. Хотя Вернон ходил на работу пешком, ключи от машины он всегда забирал с собой — у него была их целая связка, прикрепленная цепочкой к поясному ремню. Нынешним утром мать сняла ключ от машины, пока отец курил, читал газету и ел яичницу с ветчиной.
Они должны бежать прямо сейчас, сразу после того, как отец скрылся за холмом, по которому проходила дорога, ведущая на завод. Даже в свои шесть лет Ричард отлично понимал это, но вместо того, чтобы мчаться прочь, мать бесконечно долго сидела за столом и курила сигарету за сигаретой. Руки ее сильно дрожали.
А теперь у них совсем не оставалось времени. Не приведи Господь, побег не удастся. Снова не удастся.
Ричард выскочил из двери, неся курточку, хлеб и арахисовое масло, и бросился к машине. Даже на бегу он успел заметить, что белок левого глаза матери залит кровью. Мать попыталась вставить ключ зажигания, но промахнулась — у нее по-прежнему сильно дрожали руки. Она глубоко вздохнула и сделала еще одну попытку. На сей раз двигатель завелся, и мать улыбнулась распухшими губами. Улыбка вышла кривой, вымученной, и ее опухшее лицо показалось мальчику жутковатым.
Мать вывела машину из гаража. На подъездной дорожке двигатель заглох. Судя по всему, горючее в баке было практически на нуле.
Значит, их побег сорвался. Сорвался в очередной раз. Как всегда.
