– Что происходит? – спросил Джереми.
– Просто я очень занята, – бросила она, перебирая на столе бумаги.
– Я имею в виду: что происходит в наших отношениях?
– Ничего, – пожала плечами Лекси. Она произнесла это таким будничным тоном, словно говорила о погоде.
– Как это ничего? Ты даже избегаешь смотреть на меня, – сказал Джереми.
Это заставило ее наконец взглянуть ему в глаза – в первый раз с момента его появления в ее кабинете. Он чувствовал, что она сердится, только не мог понять, на кого именно – на него или на себя.
– Не понимаю, что еще ты хочешь от меня услышать. Я ведь уже сказала тебе: у меня много дел. Я действительно очень тороплюсь.
Джереми пристально посмотрел на Лекси, внезапно почувствовав, что она как будто ищет повод для ссоры.
– А я могу тебе чем-то помочь? – спросил он.
– Нет, спасибо. Я все сделаю сама, – отказалась Лекси, отправляя очередную кипу бумаг под стол. – Кстати, как там Элвин? – спросила она из-под стола.
– Ну, во всяком случае, он уже не злится.
– Вот и отлично, – сказала Лекси. – А что у вас с работой? Вы сделали то, что собирались?
– В основном да.
Она поднялась и снова засуетилась возле стола, старательно изображая чрезвычайную занятость.
– Кстати, я достала для тебя дневники. Они на столе в комнате редких книг.
Джереми еле заметно улыбнулся:
– Спасибо.
– Если тебе еще что-нибудь понадобится, обращайся, – добавила она. – Я буду здесь по крайней мере еще час. И знаешь, экскурсия начинается в семь, но – сразу предупреждаю – тебе придется закончить работу не позже половины седьмого, ведь в это время мы собираемся выключить в библиотеке верхний свет.
– Насколько я помню, ты говорила, что комната редких книг закрывается в пять…
– Да, но раз уж ты завтра уезжаешь, думаю, сегодня можно сделать исключение.
– И к тому же я заслужил эту привилегию, потому что мы друзья, верно?
– Да, конечно, – сказала Лекси, натянуто улыбнувшись. – Потому что мы друзья.
Джереми вышел из кабинета и направился в комнату редких книг, пытаясь осмыслить разговор с Лекси. Их встреча прошла совсем не так, как он ожидал. Несмотря на ее холодность, он надеялся, что она хотя бы проводит его до комнаты редких книг, но в то же время что-то говорило ему: она этого не сделает. Отчуждение, появившееся в ее отношении к нему с самого утра, теперь превратилось едва ли не во враждебность.
Он понимал, что в какой-то степени ее поведение оправданно: он должен уехать в Нью-Йорк, а она останется здесь. Вчера в домике на побережье было легко уверять себя в том, что им удастся каким-то волшебным образом сделать так, чтобы быть вместе. И тогда Джереми действительно верил в это. Он верил, что если двое любят друг друга, они обязательно будут вместе.
Сейчас он прилагал все усилия, чтобы придумать какой-то выход: перебирал мысленно все возможные варианты, анализировал, рассчитывал, строил планы. И он считал, что имел полное право ожидать от нее того же.
А Лекси вела себя с ним как с совершенно чужим человеком, делая вид, будто между ними ничего не было, или, возможно, стараясь показать, что она считала проведенную с ним ночь ошибкой.
Джереми кинул взгляд на стопку дневников и, усевшись за стол, принялся перебирать их, откладывая те, что успел просмотреть. Таковых было семь штук, причем ни в одном ему не удалось почерпнуть полезную информацию, если не считать того, что в двух упоминались семейные похороны на кладбище Седар-Крик. Оставалось просмотреть еще четыре дневника, и Джереми, откинувшись на спинку стула, взял первый попавшийся из них и принялся листать его, чтобы понять, был он чисто личным или содержал исторические сведения о городе. Дневник принадлежал девушке по имени Энн Демпси и охватывал период с 1912 по 1915 год. По большей части она описывала повседневные события жизни, рассказывала о родителях и друзьях, а также о том, что ее никто на свете не понимает.
Примечательно, что по своим размышлениям и переживаниям она была поразительно похожа на современных подростков. Читать было довольно интересно, но Джереми в конце концов отложил дневник в сторону, поскольку он не представлял абсолютно никакой ценности для расследования.
Еще два дневника, написанные в двадцатые годы двадцатого века, тоже содержали в основном личную информацию. Рыбак в мельчайших подробностях писал о приливах-отливах и уловах; автор другого дневника – школьная учительница по имени Гленара описывала роман с молодым врачом, а также давала детальные портреты своих учеников и знакомых. В ее дневнике изредка встречались упоминания о событиях, касавшихся социальной жизни города: судя по этим свидетельствам, все развлечения местных жителей состояли в том, чтобы наблюдать с набережной за судами, проходившими по реке Памлико, ходить в церковь, играть в бридж и прогуливаться по Мэйн-стрит по субботам. О кладбище Седар-Крик в этих двух дневниках не говорилось ни слова.
Оставалось просмотреть последний дневник, в котором скорее всего тоже не было ничего интересного. Это означало, что через несколько минут Джереми освободится. Однако он не мог уйти из библиотеки, не попытавшись снова поговорить с Лекси. Еще вчера ему не составило бы никакого труда войти к ней в кабинет, но сегодня, после внезапно возникшей трещины в их отношениях, сделать это было не так легко. Он просто не знал, как ему следовало вести себя в такой ситуации.
Может, стоило держаться с ней как можно более нейтрально? Или, наоборот, попытаться поговорить с Лекси начистоту, несмотря на то что она настроена на ссору? Или лучше сделать вид, будто он не заметил перемены в ее поведении, и как ни в чем не бывало позвать ее посмотреть, как получились огни на пленке? Или, может, следовало пригласить ее поужинать вместе? Или просто без слов заключить ее в объятия?
Однако проблема в том, что, пока Джереми ломал голову над тем, как поступить, Лекси даже не пыталась сделать шаг ему навстречу. Она вела себя так, будто ей было совершенно все равно, что будет с ними. Джереми снова вспомнил их разговор в ее кабинете.
«Если у тебя будет возможность, загляни к Дорис перед отъездом…» Не «если у нас будет возможность», а «если у тебя…».
А ее последняя фраза? «Да, конечно, – сказала она. – Потому что мы друзья». Ему стоило большого труда заставить себя промолчать. «Так вот, значит, как?! – хотелось ему воскликнуть. – После всего, что было вчера, мы просто друзья?»
Неужели он совсем ничего для нее не значил? Чем больше Джереми об этом думал, тем сильнее становилась его обида. Если Лекси не считалась с его чувствами, почему он должен был перед ней распинаться? Ведь, в конце концов, разве он был в чем-то виноват? Он пытался серьезно поговорить с ней о своих чувствах, о том, что они могли предпринять, чтобы быть вместе, а она просто не пожелала его слушать.
