— Привет, Тим, — сказал я.
Сил у него уже не осталось, и все же на лице появилась тень прежней улыбки.
— Привет, Джон, рад тебя снова видеть.
— Я тоже. Как поживаешь?
Брякнув это, я осекся и похолодел, но Тим, видимо, привык к оговоркам посетителей и даже не вздрогнул.
— Нормально, — сказал он. — Мне уже лучше.
Алан продолжал ритмично мотать головой. Я непроизвольно посматривал на него, чувствуя себя непрошеным гостем и смущаясь своей ролью свидетеля интимных тайн, которых предпочел бы избежать.
— Это мой брат, Алан, — сказал Тим.
— Привет, Алан, — поздоровался я.
Алан не отреагировал. Я услышал, как Тим шепчет брату:
— Алан, ты что? Все в порядке. Это не врач, это друг. Иди поздоровайся.
Прошло несколько долгих секунд, но наконец Алан поднялся со стула, неловко прошел по комнате и, стараясь не встречаться со мной взглядом, протянул руку.
— Привет, я Алан, — сказал он странно монотонным голосом.
— Рад познакомиться, — сказал я, пожимая его вялую руку. Алан ответил на пожатие, затем опустил руку и вернулся на свое место.
— Вон стул, если хочешь присесть, — сказал Тим.
Я прошелся по палате и присел. Предупреждая мои расспросы, Тим сказал:
— Меланома. Это если тебе интересно.
— Но ты же поправишься, правда?
Алан замотал головой быстрее и начал хлопать себя ладонями по ляжкам. Саванна отвернулась. Я понял, что сморозил глупость.
— Для этого и существуют доктора, — отозвался Тим. — Я в хороших руках.
Это было сказано для Алана и подействовало: Алан начал успокаиваться.
Тим закрыл глаза и некоторое время посидел, собираясь с силами.
— Хорошо, что ты вернулся домой целым и невредимым — одним куском, так сказать, — пошутил он. — Я молился за тебя все время, пока ты был в Ираке.
— Спасибо.
— Чем занимаешься? По-прежнему в армии?
Тим слабым кивком показал на мою короткую стрижку. Я провел рукой по волосам.
— Да. Наверное, стану бессрочником.
— Хорошо, — отозвался Тим. — Армии нужны такие люди.
Я промолчал. Вся сцена казалась нереальной, как бывает, когда видишь себя во сне. Тим повернулся к Саванне:
— Милая, не могла бы ты пройтись с Аланом и купить ему колы? Он ничего не пил с раннего утра. И, если сможешь, уговори его что-нибудь съесть.
— Конечно, — отозвалась Саванна, поцеловала мужа в лоб и поднялась. Обернувшись к Алану, она сказала: — Пойдем, Алан. Пойдем, попьем чего-нибудь.
На меня Алан производил впечатление тугодума, которому требуется некоторое время, чтобы понять сказанное. Наконец он поднялся и подошел к Саванне. Она нежно обняла его за спину и повела к выходу из палаты. Когда они вышли, Тим снова повернулся ко мне:
— Алану очень тяжело. Он не желает смириться с реальностью.
— Но ведь он и не может…
— Пусть то, что он постоянно качает головой, тебя не смущает — это не имеет никакого отношения к аутизму или его интеллектуальному уровню. Это скорее тик, который усиливается, когда Алан нервничает. То же самое и с похлопыванием по бедрам. Он вполне отдает себе отчет в том, что происходит вокруг, но вот проявления его реакции обычно приводят окружающих в замешательство.
— Никакого замешательства, — сказал я, незаметно стискивая руки. — У моего отца тоже были свои тараканы. Алан — твой брат, он явно обеспокоен — все логично.
Тим улыбнулся:
— Очень любезно с твоей стороны. А то многие пугаются.
— Меня этим не напугаешь. — Я покачал головой. — Думаю, мы с ним могли бы поладить.
Неожиданно Тим засмеялся, хотя я готов был поклясться, что у него не хватит на это сил.
— Конечно, могли бы, — сказал он. — Алан очень мягок, пожалуй, даже слишком. Он и мухи не обидит.
Я кивнул, понимая, что весь этот салонный разговор имеет целью помочь мне освоиться. Однако на душе у меня по-прежнему было скверно.
— Когда ты узнал?..
— Год назад. Родинка на внутренней части голени начала чесаться, а когда ее расчесал, пошла кровь. Естественно, я не придал этому значения — до следующего раза, когда снова ее задел, и родинка опять начала кровоточить. Я тянул еще полгода, потом пошел к врачу. Пришел в пятницу, и уже в субботу меня прооперировали, а с понедельника начали вводить интерферон. Теперь я здесь.
— И ты с тех пор лежишь в больнице?
— Нет, я сюда наездами. Обычно интерферон переливают в поликлинике, но у меня индивидуальная непереносимость. Я плохо переношу интерферон, поэтому переливаюсь здесь, на случай сильной тошноты с обезвоживанием. Как, например, вчера.
— Тим, мне очень жаль…
— Мне тоже.
Я осмотрелся, задержав взгляд на фотографии в дешевой рамке: Тим и Саванна стоят, обняв Алана.
— Как Саванна к этому отнеслась? — спросил я.
— На нее всегда можно было рассчитывать в трудную минуту. — Свободной рукой Тим провел по заглаженной складке на больничной простыне. — Она молодец. С недавних пор все легло на ее плечи: и больной муж, и ранчо, — но она не жалуется. При мне храбрится, твердит, что лечение непременно поможет. — Он еле заметно улыбнулся. — Иногда я даже начинаю ей верить.
Я промолчал. Тим попытался сесть прямее, вздрогнул от боли, но справился с собой и снова стал прежним Тимом, каким я его знал.
— Саванна сказала, вы вчера ужинали на ранчо.
— Да, — подтвердил я.
— Держу пари, она очень рада тебя видеть. Я знаю, она не перестает сожалеть, что все так вышло, и я тоже. Я должен перед тобой извиниться…
Я махнул рукой:
— Не нужно, все нормально.
В слабой улыбке Тима появилась ирония.
— Ты это говоришь потому, что я болен. Будь я здоров, ты, наверное, снова сломал бы мне нос.
— Может быть, — согласился я. Тим снова засмеялся, но на этот раз смех прозвучал хрипло, болезненно.
— Я это заслужил, — сказал он, не обратив внимания на мои слова. — Не поверишь, мне и вправду неловко, что так произошло. Ведь вы по-настоящему любили друг друга.
Я склонился вперед, опираясь на локти:
— Теперь уже не важно.
Я сам в это не верил, и Тим тоже не поверил в мою искренность, но по молчаливому обоюдному согласию мы оставили эту тему.
— Что привело тебя сюда после стольких лет?
— Мой отец умер, — сказал я. — На прошлой неделе. Несмотря на состояние самого Тима, на его лице отразилась искреннее сочувствие.
