— Я подумывал отвезти тебя в «Устрицы», — сказал я. — Это ночной клуб неподалеку отсюда, тоже на пляже. Там вечерами играют музыканты, можем потанцевать.
— А до этого чем займемся?
— Ты есть хочешь? — спросил я, думая о чизбургере, который не стал покупать днем.
— Немного, — сказала она. — Я перекусила после работы и еще не проголодалась.
— Тогда погуляем по пляжу?
— Хм… Может, попозже.
Было ясно — она что-то задумала.
— Почему бы не выложить прямо, чего тебе хочется? Саванна просияла.
— Как насчет поехать познакомиться с твоим отцом? Я ушам не поверил.
— Ты серьезно?
— Серьезно, — подтвердила она. — Зайдем ненадолго, а потом будем есть, развлекаться и танцевать.
Я колебался, но Саванна просительно положила мне ладошку на плечо.
— Ну пожалуйста!
Меня не особенно обрадовало ее предложение, однако отказать я не смог. Перестраиваясь на ходу, я немного досадовал: куда лучше было бы провести вечер вдвоем с Саванной. Я не понимал, с чего ей заблажило срочно увидеть моего предка, разве что ее не привлекает перспектива провести со мной весь вечер. Честно говоря, мысль угнетала.
Саванна была в хорошем настроении и щебетала как птичка, сколько они наработали за два дня. Завтра бригада планировала приняться за окна. Рэнди, как оказалось, все время работал бок о бок с Саванной — этим и объяснялось «восстановление дружбы», по ее выражению. Сомневаюсь, чтобы Рэнди описал свой интерес к Саванне теми же словами.
Через несколько минут мы свернули на дорожку, ведущую к дому. В окне папиной «берлоги» горел свет. Я заглушил мотор и побренчал ключами, прежде чем выйти из машины.
— Я предупреждал тебя, что мой отец — никудышный собеседник?
— Да, — подтвердила Саванна, — но это не важно. Я хочу с ним познакомиться.
— Почему? — спросил я. Представляю, как это прозвучало, но удержаться я не смог.
— Потому что он твой единственный родственник, — сказала она. — И потому что он тебя вырастил.
* * *
Придя в себя после шока, вызванного моим появлением под ручку с Саванной, и подобающих случаю представлений, папа провел рукой по редким волосам и уставился в пол.
— Извините, мы не предупредили о нашем приезде, но не вините Джона — это моя вина, — весело начала Саванна.
— О… — сказал отец. — Все в порядке.
— Мы не вовремя?
— Нет-нет, — испугался папа, на секунду подняв глаза, но тут же снова принялся рассматривать пол. — Очень приятно познакомиться.
Минуту мы молча стояли в гостиной. Саванна непринужденно улыбалась, но сомневаюсь, чтобы отец это заметил.
— Хотите что-нибудь выпить? — спросил он, словно спохватившись, что нужно играть роль хозяина.
— Нет, спасибо, — отказалась Саванна. — Джон говорил мне, вы увлеченный нумизмат.
Папа повернулся ко мне, словно за подсказкой.
— Стараюсь помаленьку, — произнес он наконец.
— Именно от этого занятия мы вас так бестактно оторвали? — спросила Саванна тем же дразнящим тоном, каким говорила со мной. К моему изумлению, папа издал нервный смешок. Негромкий, но тем не менее смех. Поразительно!
— Не оторвали. Я всего лишь рассматривал новую монету, которую купил сегодня.
Пока папа говорил, я физически ощущал, как он старается угадать мою реакцию. Саванна либо не заметила этого, либо притворилась, что ничего не замечает.
— Да? Какую монету?
Папа неловко переступил на месте и, окончательно меня поразив, поднял глаза и спросил Саванну: — Хотите посмотреть?
В «берлоге» мы провели сорок минут.
Я в основном сидел и слушал, как отец рассказывает истории, которые я знал наизусть. Как большинство серьезных коллекционеров, он хранил дома лишь малую часть коллекции, причем я понятия не имел, где он держит остальное. Каждые пару недель монеты у него в кабинете менялись как по волшебству. Обычно дома было не больше дюжины экземпляров и никогда ничего ценного, но у меня сложилось впечатление, что папа мог показать Саванне простой пенни с Линкольном и тем самым потрясти ее до глубины души. Она задавала десятки вопросов, на которые мог ответить я или любой справочник по нумизматике, но постепенно начала вести себя более тонко. Вместо того чтобы спрашивать, почему монета ценится особенно высоко, Саванна интересовалась, где и как отец ее нашел, и папа щедро угощал ее историями однообразных уикэндов моей юности, проведенных в Атланте, Чарлстоне, Роли или Шарлотте.
Папа много говорил о тех поездках (в смысле, много для него). Его манера уходить в себя и надолго замолкать никуда не делась, но за сорок минут он сказал Саванне больше, чем мне с начала отпуска. С моего наблюдательного пункта я имел прекрасный обзор очередной вспышки пресловутой страсти, которую так хвалила Саванна, однако я эту самую страсть уже на дух не переносил. Я по-прежнему держался мнения, что для отца монеты — это способ уйти от реальности, вместо того чтобы активно в нее включиться. Я прекратил говорить с ним о монетах, потому что хотел говорить о чем-то еще. Отец прекратил говорить со мной о монетах, потому что знал о моих чувствах, но не желал говорить о другом. И все же…
Отец был счастлив. Я видел, как сияли его глаза, когда он демонстрировал монету, показывал клеймо Монетного двора, хвалил четкость чеканки или объяснял, как меняется ценность монеты при наличии стрелок или венков. Он показал Саванне своих любимиц — пробные монеты, отчеканенные в Уэст-Пойнте. Папа извлек из стола увеличительное стекло, чтобы показать дефекты поверхности, и, когда Саванна держала лупу, на его лице играло необычайное оживление. Несмотря на мое отвращение к монетам, я невольно улыбался, видя отца счастливым.
Но характер брал свое, и чуда не произошло. Показав Саванне все монеты и выложив о них все до последней мелочи, папа заговорил о посторонних вещах, полез в дебри, начал повторяться, спохватился и заговорил еще тише, едва слышно. Саванна вовремя почуяла зарождающуюся неловкость и показала на монеты, разложенные на столе:
— Спасибо, мистер Тайри. Я чувствую себя как после лекции — узнала много нового.
Папа улыбнулся, видимо, вконец обессилев от непривычной активности. Я счел момент подходящим и встал.
— Да, все было классно, но нам пора идти.
— О… Конечно.
— Было очень приятно с вами познакомиться, — сказала Саванна.
Отец кивнул. Саванна дружески обняла его.
— Давайте еще как-нибудь поговорим о монетах, — прошептала она.
Отец неловко обнял ее в ответ, напомнив мне о безжизненных объятиях моего детства. Я гадал, неловко ли Саванне, ибо отцу было явно не по себе.
