— Посидите с нами? Мы тут расслабляемся перед завтрашним днем.
— Честно говоря, я уже сонная. Вот провожу Джона до машины и пойду спать. Во сколько завтра подъем?
— В шесть. Нужно успеть позавтракать и в полвосьмого быть на строительном участке. Не забудь крем от солнца — мы целый день будем работать на воздухе.
— Я помню. Скажи остальным.
— Уже сказал и завтра напомню. И все равно некоторые не послушаются и поджарятся до хрустящей корочки.
— Ладно, увидимся утром, — сказала Саванна.
— О'кей, — сказал Тим и повернулся ко мне: — Джон, я рад, что ты сегодня пришел.
— Я тоже, — ответил я.
— Если в ближайшие пару недель тебе станет скучно, мы всегда найдем чем занять лишнюю пару рук.
Я засмеялся:
— Так я и знал!
— Вот такой уж я есть, — пошутил Тим и протянул руку. — В общем, приходи, будем рады.
Мы обменялись рукопожатием, и Тим вернулся к остальным. Мы с Саванной поднялись на дюну, где начинался деревянный настил, обулись и обошли дом по жесткой морской траве. Через минуту мы уже стояли возле машины. Темнота скрывала от меня лицо Саванны.
— Я отлично провела сегодняшний вечер, — сказала она. — И день.
— Когда я снова тебя увижу?
Вопрос был банальный, подсказанный самой ситуацией, но отчего-то мой голос дрогнул, выдавая сдерживаемое желание. Что за черт, я ведь ее даже не целовал еще!
— Это зависит от тебя, — отозвалась Саванна. — Ты знаешь, где меня найти.
— Может, завтра вечером? — выпалил я. — Я знаю другой ресторанчик, там играет живая музыка и очень весело.
Она заправила за ухо выбившуюся прядку.
— Давай послезавтра, ладно? Первый день работы на стройке всегда напряженный и очень утомительный. У нас будет общий ужин для всей группы, я не хочу его пропустить.
— Ладно, — сказал я упавшим голосом.
Уловив обескураженные нотки, Саванна поспешила меня ободрить:
— Тим же сказал — приходи в любое время, будем рады.
— Да нет, все нормально. Значит, вечером во вторник. Прощание затягивалось. Наступил неловкий момент, когда нужно преодолеть скованность, но Саванна отвернулась, прежде чем я успел потянуться к ней с поцелуями. Раньше я бы не утерпел и стал форсировать события, просто чтобы посмотреть, что получится; может, я и скрытен в плане личных переживаний, но в остальном отличаюсь импульсивностью и действую быстро. Однако в присутствии Саванны на меня словно столбняк напал. Она, кстати, тоже не торопилась уходить.
Чары разрушила некстати проехавшая мимо машина. Саванна сделала шаг к дому, но остановилась, поднялась на цыпочки, опираясь на мое плечо, и как-то очень невинно поцеловала меня в щеку. Поцелуй получился почти сестринским, но губы были мягкими, а запах ее кожи и волос заставил меня позабыть обо всем на свете.
— Я очень хорошо провела сегодня время, — пробормотала она. — Я не забуду об этом долго-долго.
Маленькая рука исчезла с моего плеча, и Саванна скрылась в темноте. Я слышал звук ее шагов на дощатом крыльце.
Дома я вертелся и метался в кровати, заново переживая все события, и наконец сел в постели, жалея, что не сказал Саванне, как много значит для меня наш первый день, проведенный вместе. За окном падающая звезда прочертила небо ослепительно белой линией. Я воспринял это как знак свыше, но разгадать его значение, хоть убейте, не мог. Все, на что я был способен, — это в сотый раз вспоминать нежное прикосновение губ к моей щеке и гадать, как я мог настолько влюбиться в девушку, которую встретил только вчера.
Глава 5
— Доброе утро, пап, — сонно сказал я, притащившись на кухню. Щурясь от яркого утреннего солнца, я смотрел на отца, стоявшего у плиты. Кухню наполнял запах бекона.
— О… Привет, Джон.
Я опустился на стул, все еще не совсем проснувшись.
— Да, еще рано, но я хотел застать тебя, пока ты не ушел на работу.
— О! — сказал папа. — Ладно. Сейчас еще еды поставлю.
За рутинной возней отец казался почти оживленным. Именно в такие моменты я чувствовал — папа рад, что я дома.
— А кофе у нас есть? — спросил я.
— В кофейнике.
Я налил себе чашку кофе и поплелся к столу, где лежали еще не раскрытые газеты. Отец всегда читал их за завтраком, и я достаточно знал его привычки, чтобы не трогать почту. Папа всегда находил особое удовольствие в том, чтобы первым прочитать свежую прессу, и всегда просматривал газеты в одном и том же порядке.
Я ждал вопросов насчет вчерашнего свидания, но отец ничего не сказал, сосредоточенно жаря бекон. Взглянув на часы, я увидел, что Саванна через несколько минут уйдет на стройку, и гадал, вспоминает ли она обо мне, но с неожиданным стеснением в груди понял, что в утренней суматохе — а в доме на пляже сегодня наверняка все вверх дном — у нее вряд ли есть на это время.
— Чем ты занимался вчера вечером? — спросил я, решив отвлечься от мыслей о Саванне. Отец продолжал готовить, словно не слыша моего вопроса. — Пап? — позвал я.
— А? — откликнулся он.
— Как прошел вчерашний вечер?
— Что значит — как прошел?
— Ну, как ты вечер провел? Что-нибудь интересное делал?
— Нет, — сказал он, — ничего. — Улыбнувшись мне, отец отвернулся к плите и бросил на сковороду еще пару ломтиков бекона. Шкворчанье стало громче.
— А я отлично провел время, — не удержался я. — Саванна просто класс. Мы даже в церковь вместе ходили.
Я надеялся, папа не удержится от расспросов, и уже предвкушал нормальный разговор отца с сыном, с одобрительным смехом и парой соленых шуток. Но отец лишь включил другую конфорку, капнул масла на маленькую сковородку и вылил туда взбитые яйца.
— Тебе не трудно положить хлеб в тостер? — спросил он.
Я вздохнул, поняв, что завтракать мы будем молча, как всегда.
— Нет, — ответил я. — Совсем не трудно.
Остаток дня я провел, занимаясь серфингом, вернее, мучая доску. За ночь наступил чуть ли не штиль, и маленькие волны не доставляли никакого удовольствия. Кроме того, сегодня они разбивались дальше от берега, так что если океан и подбрасывал несколько стоящих волн, то тут же и обламывал удовольствие. Раньше я пошел бы на Оук-Айленд или даже на Атлантик-Бич, откуда на попутке доехал бы до Шеклфордской отмели и посмотрел, как там с волнами, но сегодня у меня не было настроения.
Вместо этого я катался на доске там же, где вчера и третьего дня, чуть в стороне от дома на пляже. Сегодня коттедж выглядел необитаемым: задняя дверь была заперта, полотенца с перил исчезли, никто не мелькал в окнах и не выходил на веранду. Я прикинул, когда вернутся обитатели — часа в четыре или в пять, — и твердо решил уйти заранее: у меня не было причин здесь околачиваться, и меньше всего на свете я хотел прослыть навязчивым ухажером.
