Сверкает молния, рассекая мрачный небосвод. Я погружаюсь в омут собственной памяти. Кто мы – я и Элли? Вековое дерево и обвившийся вокруг него гибкий плющ, ветви и побеги которых сплелись настолько тесно, что нельзя разделить их, не убив заодно сами растения? Не знаю. Новая молния освещает письменный стол рядом со мной и стоящую на нем фотографию Элли. Самую мою любимую. Много лет назад я вставил ее в рамку, надеясь, что стекло навеки сохранит ее красоту. Я беру снимок, подношу его к глазам и долго-долго всматриваюсь в родное лицо. Оторваться не могу. Элли тогда было около сорока, и она никогда не была красивее. Мне так много нужно спросить у нее, но, увы, фотография безмолвна, и я со вздохом ставлю ее на место.
Элли совсем недалеко, на другом конце коридора, и все-таки я одинок. Я всегда буду одинок. Я думал об этом, когда лежал в больнице. И здесь, когда сидел у окна и смотрел, как собираются тучи. Я пытаюсь держать себя в руках и вдруг вспоминаю, что во время нашего последнего «свидания» так и не поцеловал Элли. И может быть, уже никогда не поцелую. При такой болезни, как у нее, ни на что нельзя надеяться.
Что за мысли меня одолевают?
Я делаю над собой усилие, встаю и подхожу к столу. Включаю лампу. Это отнимает больше сил, чем я ожидал, поэтому и не возвращаюсь к окну, а сажусь у стола и рассматриваю стоящие на нем фотографии. Дети, внуки, наши семейные путешествия. Портреты – мои и Элли. Я вспоминаю, когда были сделаны эти снимки, и вновь чувствую себя каким-то осколком старины.
Открываю один из ящиков и вынимаю букет, который когда-то подарил Элли – сухой и выцветший, перевязанный старенькой ленточкой. Цветы напоминают меня самого – высохшего и ломкого, чуть тронешь – рассыплюсь. А вот Элли их хранила. «Да на что они тебе?» – спрашивал я иногда, а она только отмахивалась. Вечерами я видел, как она держит букет в руках – почти благоговейно, будто он заключает в себе секрет жизни. Ах, женщины!..
Вспоминать так вспоминать. Я шарю в верхнем ящике и вынимаю завернутое в салфетку обручальное кольцо. Не ношу его с тех пор, как суставы распухли и пальцы скрючились. Разворачиваю салфетку. Кольцо все такое же. Круглое, бесконечное – оно и символ, и ключ, и когда я смотрю на него, знаю, точно знаю, что другого кольца у меня просто не могло быть. Я понимал это раньше, понимаю и сейчас.
– Я все еще твой, Элли, счастье моя, моя единственная радость. Ты – лучшее, что случилось со мной в этой жизни, – шепчу я вслух.
Может быть, она слышит меня? Хоть бы какой-нибудь знак… Ничего.
Половина двенадцатого. Я ищу письмо, которое когда-то написала мне Элли: я всегда читаю его, если чувствую, что совсем упал духом. Конверт лежит там, где я оставил его в последний раз, и я кручу его в руках, прежде чем открыть. Руки дрожат. Наконец разворачиваю первую страницу…
Дорогой Ной!
Я пишу тебе при свечах, а ты уже спишь в той самой спальне, которая стала и моей с тех пор, как мы поженились. Отсюда я не слышу твоего дыхания, но знаю, что ты там, и скоро я тоже засну рядом с тобой, как всегда. Улягусь поудобнее, пригреюсь возле и перед сном в который раз порадуюсь тому, какой чудесный человек достался мне в мужья.
Пламя свечи напоминает мне о другом пламени, том, что согрело нас много лет назад. Помнишь, мы сидели у камина, я– в твоей теплой одежде, ты– в джинсах. Уже тогда я поняла, что нам суждено быть вместе, хоть и старалась не думать о завтрашнем дне. Ты пленил мое сердце, поэт, и я ничего не смогла поделать. Как сумела бы я сопротивляться любви, которая ослепила как солнце и нахлынула как цунами? Ведь именно так оно и было. Так оно и сейчас.
Я помню, как вернулась к тебе на следующий день, тот самый день, когда мама приезжала предупредить, что моя тайна раскрыта. Мне было так страшно! Я боялась, что ты никогда не простишь меня за то, что я не осталась с тобой сразу. Дрожа, я вылезла из машины и тут же увидела твою улыбку, которая прогнала все страхи. Ты протянул руку и спросил: «Как насчет кофе?» И больше ни слова о моем отъезде. Ни единого. Никогда.
Ты и потом меня ни о чем не расспрашивал, хотя несколько дней подряд я уходила бродить по окрестностям и нередко возвращалась в слезах. Ты всегда знал: надо ли успокоить меня или просто позволить побыть одной. Не знаю, как ты догадывался, но ты не ошибся ни разу. А несколько дней спустя, когда мы вошли в маленькую церковь, обменялись кольцами и дали друг другу клятвы любви и верности, я посмотрела в твои глаза и поняла, что выбрала именно того, кто был предназначен судьбой. Больше того, я удивилась, как вообще могла думать, что выйду замуж за кого-то еще. С тех пор я никогда не сомневалась.
Мы прожили счастливую жизнь. Иногда я закрываю глаза и вижу, как ты сидишь на веранде с гитарой в руках, уже седеющий, но все еще такой красивый, и наигрываешь веселую музыку, а наши малыши толпятся вокруг, подпевая и прихлопывая. Ты устал после работы, твоя одежда измята и испачкана, и я предлагаю тебе пойти отдохнуть, а ты смеешься и отвечаешь: «А я что делаю?» Я обожаю смотреть, как ты возишься с детьми. «Лучшего отца и пожелать невозможно!» – говорю я тебе вечером, когда они уже спят. Мы раздеваемся, ты целуешь меня, и время останавливается, я даже не помню, как мы оказываемся в постели.
Я люблю в тебе все, особенно твою душу, ведь это именно то, что так важно в жизни. Любовь и поэзия, друзья и дети, красота и природа. Как я рада, что ты научил наших детей ценить подобные вещи, – это так поможет им в жизни! Иногда они говорят мне, как любят и уважают тебя, и тогда я чувствую себя счастливейшей женщиной в мире.
Ты и меня научил ценить прекрасное, только благодаря твоей поддержке я стала настоящим художником. Если бы ты знал, как много это значит для меня! Мои работы теперь украшают стены музеев и частных коллекций, а ведь были времена, когда я, начитавшись критических статей, чувствовала себя растерянной и никчемной. В такие дни ты всегда был рядом, утешал и поддерживал. Ты никогда не спорил с тем, что мне необходимо свое жизненное пространство, своя студия, и никогда не обращал внимания на забрызганную краской одежду или мебель. Не говоря уже о моих волосах. Это нелегко, я знаю. Только настоящий мужчина может быть так терпелив, и это ты, Ной. Ты терпишь меня уже сорок пять лет. Счастливейших лет.
Ты не только самый прекрасный в мире любовник, ты – мой друг, и я не знаю, что ценю больше. Это нельзя разделить, да и не нужно, как не нужно делить нашу жизнь на меня и тебя. Ты самый лучший на свете, Ной, ты сильный и добрый. И я, и все, кто тебя знает, больше остального ценят именно твою доброту. Ты умеешь прощать и забывать плохое. Бог вознаградит тебя, иначе и быть не может, потому что ты самый настоящий ангел.
Ты удивлялся, почему я пишу тебе и прошу ответить мне именно сейчас, пока мы еще дома. Наверное, со стороны я на самом деле выглядела странно, но, уверяю, у меня были на то причины. Спасибо, что терпеливо ждал разъяснений и не сердился, когда я не отвечала на твои вопросы. Вот и пришло время все объяснить.
