Преображенский передислоцировал пятый корпус, расположив его на правом фланге. Он продолжал командовать «группой генерала Преображенского», так как Гарнов неожиданно «заболел». Проще говоря, ушел в запой из-за фактического отстранения от командования.
Бобров ударил на Ромиттен, оставив сильно укрепленный Прейсиш-Эйлау справа. Оборона противника здесь, в глубине Восточной Пруссии, уже носила очаговый характер. Главные силы противника – двенадцать из пятнадцати дивизий – были уже перемолоты. Гота сменил австрийский фашист Рендулич, который сводил остатки дивизий в группы и сажал их в города, вынуждая Красную Армию тратить море боеприпасов на их снос. Он еще надеялся на чудо, что у Преображенского и Говорова не хватит снарядов. Однако все заявки на них исправно исполнялись, подходила и новая техника, ремонтировали старую, с полностью расстрелянными стволами. Восемь парковых дивизионов успевали ремонтировать орудия. Снарядные поезда работали на полную мощность уже полтора месяца. Остановить запущенную машину уничтожения уже никто и ничто не могло.
Прейсиш-Эйлау был окружен, и через две недели в штабе группы появились парламентеры. Переводчиком у них был однорукий инвалид, свободно говорящий на русском, но со странным лексиконом и сильным немецким акцентом. Возглавлял переговорщиков немецкий майор Рунге.
Он был комендантом города. Дело было в том, что при первой попытке Северо-Западного фронта захватить мост через Неман в городе Рагнит в сорок втором году, немцы взорвали мост вместе с десятками тысяч немецких беженцев, которые бросились на левый берег Немана от наступающих русских танков. Затем геббельсовская пропаганда использовала жуткие фотографии этого преступления как «факт зверств татаро-монгольских орд». Немцы реально боялись сдаваться! А у гарнизона города практически кончились боеприпасы, а все склады с продовольствием уничтожены артогнем две недели назад. В городе голод.
Немец пришел предложить капитуляцию в обмен на неуничтожение мирного населения. В качестве жеста доброй воли майор привел с собой в качестве переводчика Николая Георгиевича Преображенского, отца Владислава.
К этому моменту вся левобережная часть Кенигсберга уже была захвачена первым гвардейским корпусом и другими частями фронта, но немцы взорвали все мосты через Преголь и затопили тоннели. Но левобережная часть города – маленькая, и население оттуда все ушло. Части Малиновского пока к городу с другой стороны не подошли. Огромное количество людей рвалось в Пиллау, чтобы эвакуироваться в рейх. Но их не пускали. Всех мужчин направляли в фольксштурм, молодых и крепких женщин – во вспомогательные подразделения и в ПВО, которое еще действовало. Правда, заградительного огня уже не вели, только на сопровождение целей. Снарядный голод посетил и части ПВО. А люди рвались на Фришскую косу, чтобы уйти из города. Лед в этом году слабый. В Пиллау существовал тоннель на косу, ночами беженцев, имевших разрешение на эвакуацию, понемногу пропускали через него. «А там пешком, и не стенать!» – до Штуттхофа, где ближайшая железнодорожная станция. На левом берегу Эльбингена 18-й горный корпус держит оборону и не дает окончательно замкнуть кольцо блокады. Но глубина плацдарма местами меньше километра. Так что, вырваться из колечка очень сложно! Лишь иногда в Пиллау заходят немецкие корабли и транспорты, и, по приказу командующего флотом гросс-адмирала Редера, они берут на борт всех, но путь их во мраке, и над Данцигским заливом господствует наша авиация, и на позициях много подводных лодок.
В общем, гуманитарная катастрофа. А в Прейсиш-Эйлау около пятнадцати тысяч местных жителей, которых уже отрезали от пути возможной эвакуации. Далеко не все они мирные, у многих еще в голове сплошная нацистская зараза и готовность драться до последнего патрона, даже у женщин. С этими явлениями первой гвардейской уже приходилось сталкиваться. В городишке Лангвальде сутки не могли взять фольварк, снайперы головы поднять не давали. После боявыяснилось, что фольварк обороняли пятнадцать женщин и не было ни одного мужчины. Все оставшиеся в живых застрелились. Так что решение предстояло сложное.
Владислав смотрел на отца, которого не помнил совсем. Лишь несколько фотографий сохранилось в альбоме у бабушки. Мать почему-то все фотографии его выбросила. Тот тоже смотрел на сына, довольно пристально. На отце добротное пальто, измазанное где-то землей и кровью, серая фетровая шляпа, меховые наушники прикрывали уши. Вместо левой руки – протез с черной перчаткой. Тщательно выбрит, взгляд – настороженный. Он переводил то, что говорилось, сухим, чуть хрипловатым голосом:
– Немецкое командование просит проявить милосердие к мирным жителям и пропустить их в сторону Кенигсберга для эвакуации на территорию рейха.
– Эвакуации как таковой не было и нет. Адольф Гитлер и Эрик Кох приказывают сражаться за Пруссию до последнего патрона. Всех, кто способен носить оружие или оказывать помощь сражающимся, направляют в фольксштурм. Никакого резона выпускать пятнадцать тысяч человек, будущих солдат, у нас нет. На всей территории бывшей Восточной Пруссии идут бои, левобережная часть Кенигсберга в наших руках. Предлагаем безоговорочно капитулировать. Других условий не будет. Вывесить в домах из окон белые флаги и не оказывать сопротивления при осмотре помещений на наличие оружия. Все имеющееся оружие и боеприпасы сдать. Военнослужащие и члены фольксштурма будут направлены на сборные пункты для пленных. Мирным жителям разрешается оставаться в своих домах и квартирах. Всем придется предъявить правое плечо для осмотра на предмет оказания сопротивления Красной Армии, включая женщин и подростков старше пятнадцати лет. Если капитуляция гарнизона пройдет без эксцессов, то с завтрашнего утра город получит необходимое снабжение продовольствием по существующим нормам. У меня все.
Переговоры закончены, всю делегацию посадили в машины и повезли обратно. У них четыре часа для ответа. Николай Преображенский уехал вместе со всеми. Ни сын, ни отец не сказали друг другу ни одного слова. Больше Владислав отца не видел.
По документам, найденным в его квартире, он был членом Русской Фашистской партии. Куда он делся, никто из соседей не знал. Занимался этим делом особый отдел корпуса. Генерал Гаврилов доложил о результатах расследования устно и с глазу на глаз. Но наверняка отметочка об этом в личном деле найдется. Лишних вопросов он не задавал, ему самому было известно об этом обстоятельстве больше, чем Владиславу. Где-то в тайне командование немецкой группировки надеялось этим отстранить успешного генерала от командования. Не получилось!
Город и гарнизон капитулировал. По заснеженным улицам уныло шагали гитлеровцы. В отличие от взятых в бою немцев, у этих в руках были чемоданчики с личными вещами и за плечами висели ранцы. Более пожилые солдаты улыбались, для них война кончилась, и они – живы. Молодые брели, опустив головы, старательно отворачивались от камер вездесущих кинооператоров. По приказу Гитлера, родственники добровольно сдавшихся в плен солдат лишались карточек. Почти все дома украшены вывешенными простынями и наволочками.
Гвардейцы активно осматривают кварталы в поисках затаившихся противников. Большинство людей в дома не вернулось, ютятся по подвалам, где прятались от обстрелов. Сдача прошла тихо, без стрельбы. Назначили коменданта города, вытащили из подвала бургомистра. Особый отдел 5-го корпуса приступил к проверке помещений и фильтрации гражданских военнопленных.
