"Джейми", умолял я, "что я могу сделать для
тебя?"
Джейми, моя сладкая Джейми, спала в течение многих часов
теперь, даже когда я говорил с нею. Она не реагировала на звук моего голоса; ее
дыхание было быстрым и слабым.
Я сидел около кровати и наблюдал за нею в течение долгого
времени, думая, как сильно я люблю ее. Я держал ее руку возле своего сердца,
чувствуя костлявость ее пальцев.
Часть меня хотела плакать прямо здесь, но вместо этого я
положил её руку назад, и повернулся лицом к окну.
Почему, задавался я вопросом, мой мир внезапно развалился?
Почему все это случилось с ней? Я задавался вопросом, было ли в том, что
случилось большой урок. Было ли это, как говорила Джейми, просто часть плана
Бога?
Бог хотел, чтобы я влюбился в нее? Или это произошло по моей
собственной воле? Чем дольше Джейми спала, тем больше я чувствовал ее
присутствие около себя, все же ответы на эти вопросы были не более ясны, чем и
прежде.
На улице закончился утренний дождь. Это был мрачный день, но
теперь поздний солнечный свет прорывался через облака. В прохладном весеннем
воздухе я видел первые признаки того, что оживает природа. Деревья снаружи
расцветали, листья ждали нужный момент, чтобы раскрутиться и открыться к еще
одному летнему сезону.
На тумбочке у ее кровати я видел коллекцию вещей, которые
Джейми очень ценила. Здесь были фотографии ее отца, который держал Джейми еще
маленьким ребенком и они стояли вне учебного помещения в ее первый день учебы в
детском саду; было собрание карточек, которые прислали дети приюта. Вздыхая, я
подошел к ним и открыл карточку на вершине кучки.
Написано было мелким почерком и очень просто: Пожалуйста,
скоро поправьтесь. Я тоскую без Вас.
Было подписано Лидией, девочкой, которая заснула на коленях
Джейми в Канун Рождества.
Вторая карточка выражала те же самые чувства, но что
действительно бросилось в глаза, - была картина, которую малыш Роджер
нарисовал. Он нарисовал птицу, взлетающую выше радуги.
Задыхаясь от волнения, я закрыл карточку. Я не мог больше
просматривать их, и когда я положил кучку назад, туда, где она была прежде, я
заметил газетную вырезку, рядом с ее стаканом. Я подошел к статье и увидел, что
она была о пьесе, изданная в воскресной газете в день после того, как мы
выступили. Выше текста, я увидел фотографию, единственную когда-либо сделанную,
на которой мы присутствовали вдвоем.
Это, казалось, было так давно. Я поднес статью ближе к
глазам. Когда я смотрел, я вспомнил то, что чувствовал, когда видел ее той
ночью. Глядя близко на ее образ, я искал любой признак, который показал бы, что
она подозревала о том, что должно будет произойти. Я знал, что она подозревала,
но ее выражение той ночью не показывало этого. Вместо этого, я увидел только
сияющее счастье. Я вздохнул и отложил вырезку.
Библия все еще лежала открытой там, где я закончил её
читать, и хотя Джейми спала, я чувствовал потребность почитать еще. В конечном
счете, я натолкнулся на другой отрывок:
Говорю это не в виде повеления, но усердием других испытываю
искренность и вашей любви.
Слова заставили меня задыхаться снова, и так, как я уже
собирался заплакать, значение их внезапно стало ясным.
Господь, наконец, ответил мне, и я внезапно понял то, что я
должен был сделать.
Я, возможно, не добрался бы к церкви быстрее, даже если бы у
меня была машина. Я использовал любые короткие пути, какие мог, мчась через
задние дворы людей, перепрыгивая через заборы, и в одном случае, сократил путь
через чей-то гараж и боковую дверь. Все, что я знал о городе переросло в
действие, и хотя я никогда не был особенно хорошим атлетом, в этот день меня не
возможно было остановить, движимый тем, что я должен был сделать.
Я не заботился, как я выглядел, когда я добрался, потому что
я подозревал, что Хегберту это не будет интересно, также. Когда я, наконец,
вошел в церковь, я замедлил ходьбу, пробуя отдышаться, когда я был возле его
офиса.
Хегберт поднял глаза, когда увидел меня, и я знал, почему он
был здесь. Он не предложил мне войти, он просто отвел взгляд, назад к окну.
Дома он имел дело с ее болезнью, убирая тщательно дом. Здесь, тем не менее,
газеты были разбросаны поперек стола, и книги валялись по комнате, как будто
никто не убирал здесь в течение многих недель. Я знал, что это было местом, где
он думал о Джейми; это было местом, куда Хегберт приходил, чтобы плакать.
"Преподобный?" сказал я мягко.
Он не отвечал, но я все же вошел.
"Я хотел бы остаться один", заворчал он.
Он выглядел старым и избитым, столь же утомленным как
Израильтяне, описанные в Псалмах Давида. Его лицо было искажено, и его волосы
поредели с декабря. Возможно, даже больше чем я, он должен был поддерживать
себя на высоком уровне возле Джейми, и напряжение из-за этого так утомляло его.
Я прошел прямо к его столу, и он поглядел на меня перед тем,
как опять отвернуться к окну.
"Пожалуйста", сказал он мне. Тон его голоса был
умоляющим, как если бы у него не было сил, чтобы противостоять даже мне.
"Я хотел бы говорить с Вами", сказал я твердо.
"Я не просил бы, если бы это не было очень важно".
Хегберт вздыхал, и я сел на стул, на котором сидел прежде,
когда я просил его позволить мне пригласить Джейми на канун нового года.
Он слушал, когда я сказал ему, что было у меня на уме.
Когда я закончил, Хегберт повернулся ко мне. Я не знаю то, о
чем он думал, но к счастью, он не сказал нет. Вместо этого он вытер глаза
пальцами и повернулся к окну.
Даже он, я думаю, был слишком потрясен, чтобы что-то
сказать.
Снова я бежал, снова я не утомлялся, моя цель давала мне
силу, я должен был идти. Когда я добрался к дому Джейми, я влетел в дверь без
стука, и медсестра, которая была в ее спальне, вышла, чтобы увидеть, что
вызвало шум.
Прежде, чем она смогла говорить, я сказал.
"Она проснулась?" спросил я, эйфористически и
испуганно в то же самое время.
"Да", осторожно сказала медсестра. "Когда она
проснулась, то интересовалась, где Вы находились".
Я принес извинения за мой растрепанный вид и поблагодарил
ее, затем попросил, не будет ли она возражать оставить нас наедине. Я вошел в
комнату Джейми, частично закрывая дверь позади себя. Она была очень бледна, но
ее улыбка сообщила мне, что она все еще боролась.
"Привет, Лендон", сказала она слабым голосом,
"благодарю тебя за возвращение".
Я взял стул и сел рядом с нею, взяв ее руку. Видя ее лежащей
там, заставило кое-что напрячься глубоко в моем животе, почти заставляя меня
плакать.
