Ночью я не сплю, задаваясь вопросом об этом.
Чтение Библии дало нам кое-что, чтобы сосредоточиться, и
внезапно все начало налаживаться между нами, возможно потому, что я не так
волновался о неосторожностях, которые могли оскорбить ее. Что могло быть более
правильным, чем чтение Библии? Хотя я и не знал почти столько, сколько знала
она, но я думаю, что она оценила это, и иногда, когда мы читали, она ложила
руку на мое колено и просто слушала, как мой голос заполнял комнату.
Другими временами, я сидел около нее на кушетке, смотря в
Библию и наблюдая за Джейми из угла моего глаза в то же самое время, и мы
читали отрывок или псалом, возможно даже притчу, и я спрашивал ее, что она
думала об этом. Она всегда имела ответ, и я кивал, думая об этом.
Иногда она спрашивала меня, о чем я думал, и я отвечал как
можно лучше, хотя были моменты, когда я обманывал, и я был уверен, что она
видела это. "Ты так считаешь?" она спросила бы, и я тер свой
подбородок, и думал об этом перед тем, как ответить еще раз. Иногда, тем не
менее, это была и ее ошибка, когда я не мог сконцентрироваться, из-за руки на
моем колене и прочего.
Однажды, в пятницу вечером, я пригласил её на обед к себе
домой. Моя мама присоединилась к нам, а затем оставила стол и ушла в кабинет
так, чтобы мы могли побыть одни.
Было хорошо там, сидя с Джейми, и я знал, что она
чувствовала так же. Она не оставляла часто свой дом, и это было хорошим
изменением обстановки для нее.
С тех пор как она сказала мне о своей болезни, Джейми
прекратила завязывать волосы узлом, и они были столь же ошеломляющими, как и в
первый раз, когда я увидел ее с распущенными волосами. Она смотрела на
фарфоровый кабинет - моя мама имела один из таких кабинетов с огнями внутри -
когда я подошел к ней и взял ее руку.
"Спасибо за то, что пришла ко мне сегодня
вечером", сказал я.
Она посмотрела на меня. "Спасибо за приглашение".
Я сделал паузу. "Как держится твой отец?"
Джейми вздыхала. "Не слишком хорошо. Я очень волнуюсь о
нем".
"Он очень любит тебя, ты знаешь".
"Знаю".
"И я тоже", сказал я, и когда я сказал, она отвела
взгляд. Казалось, то, что я сказал пугало ее снова.
"Ты будешь продолжать приходить ко мне?" спросила
она. "Даже позже, ты знаешь когда …?"
Я сжимал ее руку, не сильно, но достаточно, чтобы она
почувствовала, что я подразумевал то, что сказал.
"Пока ты не против, я буду приходить".
"Мы не должны читать больше Библию, если ты не
хочешь".
"Да", сказал я мягко, "я думаю, что мы еще
почитаем".
Она улыбнулась. "Ты - хороший друг, Лендон. Я не знаю,
как бы обошлась без тебя".
Она сжимала мою руку, возвращая мне любезность. Сидя
напротив меня, она выглядела сияющей.
"Я люблю тебя, Джейми", сказал я снова, но на сей
раз, она не была испугана. Вместо этого наши глаза встретились, и я наблюдал,
как она начала сиять. Она вздыхала и отводила взгляд, поправляя рукой свои
волосы, затем повернулась ко мне снова. Я поцеловал ее руку, улыбаясь взамен.
"Я тоже люблю тебя", наконец прошептала она.
Это были так раз те слова, которые я молил услышать.
Я не знаю, сказала ли Джейми Хегберту о своих чувствах ко
мне, но так или иначе я сомневался относительно этого, потому что его
распорядок дня не изменился вообще. Это была его привычка оставлять дом всякий
раз, когда я приходил к ним после школы, и это продолжалось. Я стучал в дверь и
слушал, как Хегберт объяснял Джейми, что он уезжает и вернется через несколько
часов. "Хорошо, Папа", я всегда слышал, что она говорила так, и тогда
ждал, чтобы Хегберт открыл дверь. Как только он впускал меня, он открывал шкаф
в прихожей и тихо брал свое пальто и шляпу, застегивал пальто полностью, прежде
чем оставить дом. Его пальто было старомодно, черное и длинное, как длинное
непромокаемое пальто без застежек, которое было модным ранее в этом столетии.
Он редко говорил непосредственно со мной, даже после того, как он узнал, что
Джейми и я начали читать Библию вместе.
Хотя ему все еще не нравилось мое пребывание в доме, когда
его там не было, он, тем не менее, позволял мне входить. Я знал, что одна из
причин имела отношение к тому, что он не хотел, чтобы Джейми переохладилась,
сидя на крыльце, а другая альтернатива - было ждать в доме, в то время как я
был там. Но я думаю, что Хегберт также нуждался в некотором времени, и это было
реальной причиной для его изменения. Он не говорил со мной о правилах дома - я
мог видеть их в его глазах в первый раз, когда он сказал, что я мог остаться.
Мне разрешали оставаться только в гостиной комнате, и все.
Джейми все еще передвигалась неплохо, хотя зима была
никакой. Холодный период был в течение последней части января, и продлился
девять дней, сопровождаемых три дня подряд ливнями. Джейми не имела никакого
интереса покидать дом в такую погоду, хотя после того, как Хегберт уходил, она
и я могли бы побыть на крыльце в течение только нескольких минут, чтобы
вдохнуть свежий морской воздух.
Всякий раз, когда мы делали так, я волновался о ней.
В то время как мы читали Библию, люди стучали в дверь, по
крайней мере, три раза каждый день. Люди всегда заходили, некоторые с едой,
другие просто приходили поздороваться. Даже Эрик и Маргарет приехали, и хотя
Джейми не разрешали впускать их, так или иначе, она впустила их, и мы сидели в
гостиной комнате и говорили некоторое время, они оба неспособные были встретить
ее пристальный взгляд.
Они оба нервничали, и требовалось несколько минут, чтобы,
наконец, добраться к сути. Эрик приехал, чтобы извиниться, и он сказал, что он
не может вообразить, почему из всех людей это случилось именно с нею. Он также
принес кое-что ей, и он поставил конверт на столе дрожащей рукой. Он задыхался,
когда говорил, слова выходили из самого сердца, я никогда не слышал, чтобы он
так выражался.
"У тебя самое большое сердце из всех, когда-либо
встречавшихся мне", сказал он Джейми ломким голосом, "и даже притом,
что я принимал это как само собой разумеющееся и не всегда хорошо к тебе
относился, я хотел сказать, что я чувствую. Я ни о чем более не буду сожалеть в
своей жизни, чем об этом". Он сделал паузу и перевел взгляд в угол.
"Ты - лучший человек, которого я, вероятно, когда-либо буду знать".
Когда он пытался противостоять слезам и сопению, Маргарет
уже сдалась и сидела, плача на кушетке, неспособная к разговору. Когда Эрик
закончил, Джейми вытерла слезы со щеки, встала медленно, и улыбнулась, делая
руками жест, который можно было бы назвать только жестом прощения. Наконец,
Эрик подошел к ней охотно, начиная плакать открыто, когда она мягко ласкала его
волосы, бормоча что-то ему. Оба обнимали друг друга в течение долгого времени,
Эрик рыдал, пока у него не закончились силы.
