Потом я вновь обратилась к Эндрю:
— Из Кэдвелла вернулся Томас Пивовар. Говорит, и там уже заболевают.
Он кивнул.
— Везде заболевают. Почти во всех западных городах.
— Вы не боитесь?
Эндрю пожал плечами.
— Будь что будет. Божью волю изменить никто не в силах.
Я поморщилась. Успела уже наслушаться о болезни, которую впоследствии назовут черной чумой. Быстрое развитие. Чернеющая кожа. Опухоли. Видеть вокруг больных не хотелось, хотя сама я заразиться не могла.
— По-моему, Бог не так милосерден, как вы утверждаете в проповедях. Раз насылает подобное на свой народ.
— Это испытание, Сесили. Бог всегда нас испытывает. Чтобы сделать сильнее.
— Или мертвее.
Он промолчал.
— Что вы будете делать, если болезнь придет сюда? — не унялась я. — Джеффри уедет. Вы тоже?
Он удивленно поднял темные брови, словно я спросила, не погаснет ли завтра солнце.
— Нет, конечно. Джеффри — епископ… он должен… то есть, я хочу сказать, он поступит так, как велит ему долг. А я… Мой долг — служить людям. И я буду им служить. Ухаживать за ними, если заболеют.
Я вмиг забыла об иронии. Вскочила в изумлении, шагнула к нему.
— Вы с ума сошли? Забыли, что от этой болезни не излечиваются? Сделать можно только одно — убраться отсюда, и пусть все идет своим чередом!
И так оно и было. Жестокий способ, но — как я сказала Лиаму на аукционном свидании — единственный, которым люди спасались от эпидемий. Некоторые оставались, конечно, и заботились о других. Но обычно в разгар эпидемий людьми руководил только страх, порождаемый невежеством, и простейшим решением они считали оставить как можно большее расстояние между собой и болезнью.
Эндрю тоже поднялся, посмотрел на меня. Взгляд его был раздражающе безмятежным. Мудрым.
— Всяк должен делать то, что должен. Мое место — здесь.
Я пылко схватила его за руки, не думая в тот момент ни о каком обольщении. Он удивился, но не отнял их.
— Это глупо, — сказала я. — Вы не сможете победить болезнь. Умрете… а я… даже думать об этом не хочу.
— Тогда уезжай. С Джеффри. Или… в монастырь. Чужих туда не пускают, ты будешь в безопасности. Я нахмурилась.
— Вы опять…
— Я желаю тебе добра. — Он высвободил руку, коснулся моего подбородка. — Хочу, чтобы ты не пострадала. Вот и все.
Тут только я сообразила, как близко мы стоим. Жар, исходивший от наших тел, соперничал с жаром солнца, лившимся с небес. Эндрю тоже понял это, вздрогнул и попытался отодвинуться. Но я, внезапно разозлившись, удержала его за руку.
— Значит, так все и кончится? Вы провели жизнь в целомудрии и бедности лишь для того, чтобы умереть среди зловонных трупов, покрытых гнойными болячками?
— Если Бог судил…
— Бросьте, — сказала я, подавшись к нему. — Оставьте это. Как вы не понимаете? Господу все равно. Он и не заметит.
— Сесили…
Договорить я не дала. Прижалась к нему всем телом, припала губами к его губам. Не знаю, случалось ли ему целоваться раньше… если нет, научился он мгновенно. С тем же пылом прильнул к моим губам, ответил лаской на ласку языка. И так он был хорош и благороден — Господи, прости меня! — что энергия вспыхнула во мне подобно солнцу от одного этого поцелуя. Влилась медовой струей упоительной сладости…
Как ни удивительно, прервала поцелуй я. Но рук не разомкнула, по-прежнему прижимаясь к Эндрю.
— Пойми же, как это глупо, — зашептала я, чувствуя на своих губах его дыхание. — Умереть, так и не пожив. Не испробовав всего, что есть на свете… Ты и впрямь к этому готов?
Продолжая обнимать меня за талию, он несколько мгновений всматривался в мое лицо.
— Моя жизнь полна и без плотских удовольствий.
— Неправда, — сказала я. — Ты хочешь их.
— Хотеть и нуждаться — разные вещи.
Он выпустил меня из объятий, и я, не ощущая больше его тела рядом, вдруг почувствовала себя какой-то неполной. Только что мы были, казалось, единым целым, но это прошло.
— Долгая жизнь не значит ничего, если она пуста и лишена цели. Лучше прожить мало, но занимаясь тем, что для тебя важно.
— Глупец, — огрызнулась я. — Не собираюсь здесь оставаться и увидеть, как ты умрешь.
— Тогда уезжай.
И я уехала.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Работы на следующий день меня поджидало столько, что я испугалась, смогу ли вырваться из магазина вообще. Сета в кафе не оказалось, но на письменном столе у себя я нашла записку. Видно, с утра он все же заходил.
Фетида, вынужден уйти по делам, но потом хотелось бы повидаться. Скучаю по тебе, и мне не нравится, как мы вчера расстались. Приезжай, когда освободишься. Я буду дома весь вечер.
Люблю.
Сет.
У меня тоже были дела, но после этой записки я возжаждала расправиться с ними как можно быстрее. И поехать к нему…
Ближе к концу смены Мэдди завладела мной и повела в отдел книг по истории. Там она, к моему изумлению, расстегнула рубашку и оголила плечо.
— Полегче, — пошутила я. — Не слишком ли ты торопишься?..
— Смотри, — шепнула она, показывая бретельку кружевного лифчика. — Красный.
— Да, красный. — Я все еще не понимала, чего она хочет.
— Номер один.
— Что?
— Три авантюрных шага, — напомнила она. — Я купила красный лифчик.
Я изумилась еще больше.
— Ты же сказала, что это глупость?
Мэдди потупилась.
— Я так считала, правда… но потом… узнала про Сета. Про то, что с ним случилось. Ты ведь тоже там была, да?
Моя любимая в последнее время тема…
— Была.
— И как, это сильно на тебя подействовало? Я имею в виду — прямо на твоих глазах… жизнь и смерть…
— Да.
Она покачала головой, снова вскинула на меня взгляд.
— Я как услышала, меня тоже… встряхнуло. Я думала, что сделать эти смелые шаги нелегко. Но поняла вдруг, что легко. Просто нужно взять себя в руки.
Я улыбнулась.
— И надеть красный лифчик.
Мэдди вспыхнула.
— Конечно, может, у тебя все белье красное и съедобное. А я в первый раз купила не черное и не белое…
Я обуздала свое чувство юмора, улыбнулась мягче.
— Горжусь тобой. Правда.