Черт знает, что за бешенство овладело им тогда, в ту августовскую ночь 1918 года? Честолюбие, гордыня, тщеславие, жажда победы – победы любой ценой! – помутили его разум. К тому же он боялся тех, кого убивал, и Трапезникова боялся…
И вот Артемьев стоял на окраине Сарова, вспоминал, страдал – и не мог понять, почему именно сейчас вдруг задумался над всем этим. Что произошло с ним в то мгновение, когда он взял на руки девочку, напомнившую ему Лизу?
Она была похожа на Лизу, но не внешне. Она была такая, как Лиза, вдруг осенило Артемьева!
Она тоже была медиумом.
В это мгновение дверь избушки, перед которой Артемьев торчал, словно вкопанный в снег столб, если только столбы могут погружаться в тягостные размышления, открылась.
На крыльцо вышел Гедеон.
– Чего тут стоишь? – буркнул он неприветливо.
– Хотел узнать, как твоя сестра.
– Лежит. Очнулась. Падучая у нее, – со вздохом ответил монах.
– Как же ты ее оставил? Надо врача!
– Какой тут врач, окстись! – махнул Гедеон на Артемьева рукой. – И она не одна, с ней сестра Серафима. А ты чего пытаешь?
– Да так, – пожал Артемьев плечами.
– Небось жалко стало? – остро глянул Гедеон.
– Ну да, – кивнул Артемьев.
– Себя пожалей, – процедил Гедеон. – Сила твоя от Бога, а ты ее диаволу продал. Да нет, того хуже: даром ему отдал!
Артемьев был потрясен тем, что этот первый раз увиденный им монах говорит о его силе. Как он узнал о ней?! Каким образом? В нем-то Артемьев никакой силы не чувствовал: он был самым обыкновенным человеком! Сила таилась в девочке… Может быть, она ему об Артемьеве что-то сказала?
– Твою сестру как зовут?
– Анюта, – ответил Гедеон, сходя с крыльца и сворачивая в улицу.
Артемьев пошел рядом.
– Она в Дивееве обретается, при монастыре, – продолжал Гедеон. – Прибежала еще вчера, уже под полуночь, еле живая от усталости. Говорит, один важный человек в Саров приехал. Не спала, спозаранку выскочила его караулить. А тут – ты. Выходит, это ты – важный человек?
Артемьев был в такой растерянности, что только плечами пожал.
– Чего молчишь, как Марк-молчальник? – неприветливо спросил Гедеон.
– Кто? – глянул Артемьев изумленно. – Какой еще Марк-молчальник?
– Пойдем-ка вон туда, невежа, – пробормотал Гедеон, показав рукой направление, и повел Артемьева к Успенскому собору, где находились мощи Саровского Святого и где завтра должно было начаться их вскрытие.
Собор оказался закрыт. Они обошли его и остановились около южного фасада, поблизости от небольшой красивой церкви с голубым куполом. Напротив, чуть в стороне, стояла часовенка.
– Часовня сия зовется сень и воздвигнута над местом первоначального упокоения Святого Преподобного Серафима Саровского, – сказал Гедеон, перекрестившись. – Незадолго до того, как преставиться, он сам указал место своего будущего погребения – рядом с могилой схимонаха
[37] Марка-молчальника. Так его потому прозвали, что говорил он крайне редко. Если его о чем спрашивали, он писал ответы углем на стене или палочкой на песке. Только немногие из монашеской братии удостаивались его беседы; среди них был и батюшка наш Серафим. Он почитал схимонаха Марка своим наставником, поэтому просил похоронить себя рядом с ним. И даже камень сам принес и рядом с его могилой положил. Так он в земле и покоится до сих пор, Марк-молчальник. В старинные времена все саровские церкви были подземными ходами соединены, и гробные монахи
[38] уверяют, будто святые хаживают друг к другу, как при жизни хаживали.
– А часовню когда воздвигли? – спросил Артемьев. – В каком году?
– По мирскому исчислению в одна тысяча восемьсот девяносто первом году.
«Значит, когда здесь побывали моя матушка и Женя Всеславская, этой сени еще не было», – подумал Артемьев.
– Ну так что? – настойчиво спросил Гедеон. – Угадала Анюта? Ты важный человек? Начальник?
– Ну да, – ответил Артемьев, удивляясь этой настойчивости.
– Можешь ты сие кощунство, сие дьяволобесие остановить?
Наконец-то Артемьев понял, к чему этот монах вел. Остановить вскрытие мощей?! Но это нелепо! Артемьев ради этого сюда приехал. И что, попусту?! Нет, он не собирался упускать возможность постигнуть природу саровской святыни и силу ее влияния! Хотя бы попытаться понять, ощутить это!
– Ничего остановить нельзя, – ответил Артемьев. – И вообще, это не в моей власти. Есть решение правительства о вскрытии раки, есть постановление Наркомюста об уничтожении ее содержимого. Я ничего не могу сделать.
– А если бы мог?
– Я не собираюсь нарушать постановление правительства.
Гедеон посмотрел на Артемьева, прищурив свои голубые глаза, и сказал:
– А придется.
– Что?! – не поверил Артемьев ушам.
– Придется, – повторил монах.
– Почему?
– Да неужели ты не знаешь, что делается в округе? – зло прошипел Гедеон. – Думаешь, если наши места еще не достало, так и не достанет? Когда слух пройдет, что здесь святыню всей округи – да что округи! Всея Руси! – намерены испоганить и уничтожить, такое начнется! Ото всех уездов отряды сюда найдут: кто с дубьем-кольем, а кто и с ружьем-пушкою. Слышал про лесных жителей? Это не орда безмозглая – это уже армия! Да ты, поди, про эту армию лучше моего знаешь, коли впрямь начальник. Про Антонова знаешь, про Токмакова… Поэтому лучше угомони своих подобру-поздорову, пока вас самих тут на мощи не извели.
Артемьев и не заметил, как за разговором они дошли до монастыря. Гедеон открыл калиточку в стене и канул туда, захлопнув дверцу перед носом озадаченного приезжего.
Артемьев потоптался на месте, а потом побрел в гостиницу, пребывая в состоянии, которое для него сегодня уже становилось привычным: теряясь в догадках и мучаясь ненужными размышлениями.
Гедеон дело говорил…
И в то же время все в Артемьеве противилось его словам!
Чтобы отвлечься, он сходил в канцелярию, узнал, что уездное начальство еще не появилось, но что в Сарове прибыло верующих, собравшихся из окрестных деревень, однако пока что ведут они себя мирно.
Потом Артемьев вернулся в гостиницу, где, по счастью, выветрилась ночная духота, и выспался. Обедал опять в братской трапезной, а к вечеру, наконец, пошел в баню.
