– Значит, медсестра не была непосредственной свидетельницей? – уточнила я.
– Разумеется, нет, ведь все произошло поздно вечером.
– А что, извините меня, певица делала поздно вечером в кабинете рефлексотерапевта?
– То-то и оно, Агния Кирилловна, – закивал майор. – То-то и оно! И потом… Видел я эту Донскую – полтора метра с кепкой, тонюсенькая, как спичка. А Геннадий Рубин весил девяносто восемь кило, между прочим!
– И как же она с ним справилась?
– Вот вам и еще один ребус! Если бы, скажем, она ударила его спящего, я мог бы еще это понять, но, судя по отчету криминалиста, Рубин был полностью одет. Итак, субтильная барышня весом в сорок восемь кэгэ аки дикая тигра кидается на огромного Рубина с тяжеленным пресс-папье и забивает его насмерть?!
В это действительно верилось с трудом, если, конечно, не принимать во внимание некие сверхъестественные силы, которые могли внезапно завладеть телом и разумом девушки.
– А как там Кадреску вообще? – неожиданно сменил тему майор.
– Да ничего вроде бы, – пожала я плечами. – Переживает, что ничего путного пока не выяснил. Не привык он с людьми работать, понимаете, Артем Иванович? Честно говоря, я за Леонида переживаю: если в «Сосновом раю», как вы говорите, не все чисто, то он, возможно, подвергается реальной опасности!
– Ну, он взрослый мальчик, Агния Кирилловна, – возразил Карпухин. – Кроме того, Андрей ясно дал понять, что, едва запахнет жареным, Кадреску надлежит немедленно покинуть клинику.
Однако меня эти слова не успокоили. Кто, как не я, знал не понаслышке, что азарт убивает чувство осторожности. Когда глубоко погружаешься в расследование, становится все труднее и труднее контролировать эмоции и трезво оценивать положение вещей. В мою голову полезли рассказы о дайверах, которые специально ищут встречи с акулами, чтобы сделать незабываемые снимки. Они подманивают мясом, обильно истекающим кровью, а потом ныряют в непосредственной близости от пожирающих угощение хищников. И кто может предсказать, удовольствуются ли они мясом животных или предпочтут испробовать человечинки? Леонид сейчас находился примерно в том же положении: он нырнул в бассейн с акулами и начал разбрасывать наживку. Кто знает, какая рыба на что клюнет?
* * *
Леонид уже успел полюбить эти утренние часы занятий гимнастикой таньчжон с Мишей Кимом. Первое время он просто бегал трусцой, и каждый раз видел корейца, в одиночестве делающего пассы руками, на лужайке в любую погоду. Его движения были медленными и плавными, словно он никуда не торопился, словно ничто на свете не смогло бы заставить его прервать это занятие. До этого Леонид не занимался корейской гимнастикой, но он никогда не возражал против нового опыта. Поэтому, когда Ким, заметив раннего бегуна, поинтересовался, не желает ли тот присоединиться к нему, патологоанатом охотно согласился. Михаил Ким в «Сосновом раю» новичком не являлся – так же, как и большинство персонала. Если Лариса вела лечебную физкультуру и тренажерный зал для молодых «гостей», то кореец в основном имел дело с пожилыми клиентами, которые не выдерживали больших нагрузок. Однако Леониду он волынить не позволял. Вот и в это хмурое, но свежее сентябрьское утро Миша выжимал из Кадреску все что возможно.
– Не тормози! – весело прикрикнул он на Леонида, ни на секунду не прерываясь. – Еще десять минут как минимум!
Патологоанатом и представить себе не мог, что кажущаяся простота и легкость таньчжон способна так изматывать. Боковым зрением взмокший от пота Леонид уловил какое-то движение на посыпанной гравием дорожке, ведущей к главному входу. По ней шел невысокий человек в ярко-красной куртке со спортивной сумкой в руке.
– Не отвлекайся! – одернул Леонида Миша. – Это вредно для твоей внутренней энергии: она должна свободно перетекать по всему телу, а ты ее стопоришь!
– Кто это? – не обращая внимания на слова корейца, спросил Леонид. – Слишком рано для «гостя»!
– Да они раньше девяти здесь не поднимаются! – согласился Ким со вздохом, поняв, что его ученик окончательно утратил контроль над своей «внутренней энергией» – по крайней мере, на сегодня. Было без пятнадцати семь. – Это твой коллега, между прочим, Денис Розбаш.
– Коллега? А разве он должен здесь сейчас находиться?
– Вообще-то нет, – задумчиво пробормотал Миша, набрасывая куртку: если не двигаться, тогда мгновенно становилось холодно. – Он работает в те дни, когда тебя нет, и сменщики обычно не встречаются. Может, он что-то забыл… А тебе-то что за дело?
Узкие, но проницательные глаза Кима с интересом смотрели на Леонида. Надо было как-то выкручиваться.
– Ну, мне все покоя не дает смерть Рубина, знаешь ли…
– Оно и понятно, – кивнул кореец, погрустнев. – Страшная трагедия! Но не волнуйся: вообще-то здесь спокойное место, такие вещи не происходят каждый божий день.
– А этот Розбаш – он работал здесь с Рубиным?
– Да. Правда, они друг друга недолюбливали.
– И в чем было дело?
– Трудно сказать, – пожал плечами Михаил. – Знаю только, что Денис хотел подмять под себя всю нетрадиционную медицину – и мою часть тоже, представь себе! Ему деньги нужны, вот он спит и видит, как бы заполучить побольше часов. Но начальству-то выгоднее держать нескольких специалистов – на все вкусы, так сказать. Кому-то из «гостей» нравится врач с узкими глазами, потому что они считают, что он более аутентичен, нежели круглоглазые специалисты в той же области. Другие, наоборот, терпеть не могут таких, как я, и предпочитают парней вроде тебя. Розбаш – просто еще одна пуля в обойме.
«Интересный образ!» – промелькнуло в голове у Леонида.
– И в самом деле, странно, что он тут появился в такую рань, – проговорил Михаил, глядя, как Денис Розбаш входит в двери главного корпуса.
* * *
– Агния, какие у вас планы на ближайшие выходные?
Именно с этого вопроса Лицкявичус начал наш с ним телефонный разговор в четверг после работы.
– Э… – пробормотала я, пытаясь сообразить, как бы мне пообщаться с бывшим боссом, не привлекая внимания Олега.
Он себя от счастья не помнил с тех пор, как Толмачев занял место Лицкявичуса, потому что это в его глазах, как, впрочем, и в глазах всего действующего состава ОМР, означало скоропостижную гибель Отдела. Не то чтобы Шилов открыто высказывал свои возражения в отношении моей дополнительной работы, но я знала, что он ее не одобряет. Толмачев же меня явно недолюбливал – это замечалось невооруженным глазом. Очевидно, он ошибочно считал, что я являюсь человеком, особо приближенным к его непримиримому врагу, а потому относился ко мне с большим подозрением. По этой причине он делал все для того, чтобы не задействовать меня в работе Отдела. Думаю, он, конечно, побаивался, что мы все одновременно можем побросать на стол свои удостоверения и написать заявления об уходе, но и одновременно желал этого. Если бы так произошло, Толмачев получил бы по шапке, но зато потом заново укомплектовал бы ОМР людьми, которые смотрели бы ему в рот и делали все, что он прикажет.
