– Да, и кем же оказался этот незадачливый злоумышленник? – спохватилась она. – Случайный грабитель, который хотел поживиться здесь чем-нибудь ценным, или любитель нечистой силы, позарившийся на какой-нибудь магический артефакт?
– К сожалению, это осталось неизвестным, – ответил со вздохом Луций Ферапонтович. – Злоумышленник пропал, и допросить его не удалось.
– Как пропал? – удивилась Надежда Николаевна. – Вы же сказали, что его поймали охранники.
– Да поймать-то поймали, – неохотно признался экскурсовод, – но пока думали, что с ним делать, он как-то улизнул.
– Что ж ты за ним не уследил? – сказала Надежда Бегемоту, который внимательно слушал разговор.
Кот недовольно фыркнул и величественно удалился, подняв хвост, как боевое знамя.
– Да, кстати, – напомнила Надежда Николаевна. – Вы говорили, что у вас есть экспонаты, представляющие большую художественную ценность.
– А как же! – оживился Луций Ферапонтович. – Как раз к ним я вас и веду.
Он прошел в глубину зала и подвел гостью к стене, увешанной старинными гравюрами в потемневших от времени рамах.
Приглядевшись к этим гравюрам, Надежда невольно попятилась, настолько мрачные и страшные сцены были на них изображены.
На первой два свирепых солдата в средневековых доспехах тащили по грязи растрепанную босую женщину в разодранном платье. Женщина рыдала и отбивалась, но рейтары были неумолимы. На заднем плане виднелись мужчины, женщины и дети, которые, переговариваясь, показывали пальцами на несчастную.
На следующей гравюре эта же женщина стояла перед несколькими пожилыми монахами, с суровым видом взирающими на нее. Один из них что-то гневно говорил подсудимой. На столе перед монахами лежала большая книга в кожаном переплете.
– Как вы понимаете, – пояснил Луций Ферапонтович, – здесь изображен арест женщины, подозреваемой в колдовстве, и суд над ней. На столе перед судьями-инквизиторами лежит знаменитая книга «Молот ведьм» – подробная средневековая инструкция о том, как вести следствие по таким процессам.
– Да, слышала кое-что об этой книге.
– Можете представить: она издавалась сотни раз на всех европейских языках, даже в наше время! Сейчас, конечно, как курьез, литературная диковинка, характеризующая средневековые нравы, а не как руководство к действию. А когда-то это была настольная книга каждого инквизитора! Кстати, в нашей экспозиции есть хорошо сохранившееся издание XVI века. Большая редкость!
Они перешли к следующей гравюре.
На ней те же суровые монахи наблюдали с берега за тонущей женщиной. Из воды торчали только голова и вытянутая рука, но никто из присутствующих не спешил на помощь несчастной.
– Это так называемый суд Божий, – пояснил экскурсовод. – Женщину, подозреваемую в сношениях с сатаной, бросали в воду и смотрели, что произойдет. Если тонула, значит, невиновна, все обвинения с нее снимались, и ее хоронили на кладбище, в освященной земле, как порядочную христианку. Если же ей удавалось выплыть, тогда судьи считали, что дело не обошлось без колдовства, что ей помог сам дьявол и что для подсудимой остался один путь – на костер. Бывали и другие варианты испытаний. Например, обвиняемой давали выпить яду – если умерла, значит, невиновна, а если уцелела, ее ждал костер…
– Ужас какой! – поразилась Надежда. – Выходит, у несчастной женщины не было никаких шансов. Так или иначе, ее ждала смерть: или в воде, или от яда, или в пламени.
– Именно так! – подтвердил Луций Ферапонтович с непонятным энтузиазмом. – А вот здесь мы видим последний, завершающий акт трагедии.
На финальной гравюре те же инквизиторы с торжествующим видом окружали огромный костер, в пламени которого корчилась несчастная. Перед самым костром стоял священник в длинной сутане, с высоко поднятым распятием и открытой Библией в свободной руке. На заднем плане виднелись многочисленные зрители, любовавшиеся казнью.
– И находились же желающие смотреть на такое ужасное зрелище!
– Еще как находились! – подтвердил экскурсовод. – Жизнь в те времена была скучной, однообразной – ни театра, ни кино. А здесь все какое-то развлечение. Посмотреть на казнь нередко собирались тысячи людей, все жители города, а иногда и из других городов приходили любопытные. Предприимчивые горожане торговали хорошими местами, откуда мучения жертвы были особенно хорошо видны. Здесь же торговали разносчики всяких лакомств и мелких товаров, водоносы, промышляли фокусники, балаганные шуты и карманные воры, здесь назначали встречи влюбленные. Словом, публичная казнь была настоящим событием в жизни города.
– Какая дикость! – ужаснулась Надежда. – Смотреть на человеческие мучения и получать от этого удовольствие!..
– Вы правы. И искусство палача заключалось как раз в том, чтобы заставить жертву мучиться как можно дольше. Правда, иногда палача удавалось подкупить. Если у жертвы или ее родственников были деньги, палачу тайком передавали изрядную сумму, и он подбрасывал в костер ядовитые травы, чтобы осужденная умерла быстро, без мучений. Или незаметно передавал ей яд.
– Значит, и тогда была коррупция, – вздохнула Надежда. – А я-то думала, что это болезнь нашего времени.
– Увы, это зло существовало всегда. Все семь смертных грехов сопровождали человека с первых дней истории.
– Вы сказали, что это завершающий акт трагедии, – напомнила Надежда экскурсоводу. – Но вот здесь же еще одна картинка…
Действительно, на той же стене, где висела гравюра с изображением казни, находилась еще одна картина – именно не гравюра, а небольшое живописное полотно, сильно поврежденное временем. Картина явно нуждалась в реставрации: она была темной, закопченной. И все равно от нее исходило ощущение какой-то мистической жути.
– Да, вы правы, – подтвердил Луций Ферапонтович. – Все вовсе не заканчивается казнью. Как считали в Средние века, да и не только, после смерти грешников и грешниц ожидают новые муки, еще более страшные. Поэтому инквизиторы говорили, что действуют исключительно из человеколюбия, земными мучениями пытаются освободить несчастных от куда более страшных и, что самое главное, вечных страданий. Пламенем костра очищают их души, чтобы те пришли в иной мир без груза грехов…
– Вы хотите сказать, что здесь изображен ад? – спросила Надежда, поближе подойдя к картине.
– Совершенно верно! – экскурсовод потер руки. – Хотя эта картина не входит в цикл гравюр, который мы с вами только что осмотрели, и попала к нам в музей случайно, мы решили, что она хорошо впишется в нашу экспозицию и логично завершит описание трагической судьбы нашей, так сказать, героини…
Надежда внимательно вгляделась в этот экспонат.
Действительно, здесь был изображен ад.
Но в отличие от картины над рабочим местом кассирши на этой не было ничего смешного. Сквозь копоть, сквозь напластования времен на Надежду смотрели чудовища, словно порожденные кошмарным сном живописца. Свиная голова с огромными окровавленными клыками передвигалась на коротких кривых ножках, преследуя бородатого карлика с тремя ногами. Громадное насекомое разевало львиную пасть, пытаясь проглотить двухголовую женщину. Жуткий пузырь без рук и ног пожирал создание из одной ноги и огромного розового уха. В центре картины ворочалось в грязи нечто невообразимое – клубок извивающихся червей с вылупленным кровавым глазом, злобно взирающим на окружающую нечисть. Все эти чудовища терзали, пожирали, мучили друг друга, и картина словно сочилась страданием, ненавистью и злобой.
