В начале февраля Бертран ушел из агентства. Двухмесячный переходный период завершился. Он настаивал на том, чтобы мы ничего по этому случаю не устраивали, однако я организовала прощальный вечер. Сотрудники по очереди рассказали забавные истории с участием бывшего босса, откровенно подшучивая над его деспотическими замашками и маниакальными придирками. Они всё ему припомнили: и суши, и давление на подчиненных, временами переходящее все границы, и совещания в полвосьмого вечера в пятницу. За шутками крылось, однако, и недвусмысленное предупреждение, адресованное непосредственно мне: чтобы в агентстве сохранялась благоприятная атмосфера, я не должна давить на них и возвращаться к своим старым привычкам. Это вполне совпадало с моими намерениями – я отнюдь не планировала вводить жесткие правила, у меня теперь совсем другая жизнь. В этот вечер я в первый и последний раз видела, как по непробиваемому панцирю Бертрана пошли трещины. Он был смущен, едва ли не растроган. Все присутствующие были хотя бы частично обязаны ему карьерным ростом, осознавали это и бурно благодарили его. Он тоже поблагодарил и ободрил каждого. Я поняла, что его захлестнули эмоции, когда он в конце концов отправил всех по домам, стремясь сократить ритуал прощания.
– Давай ко мне в кабинет, Яэль!
Я не раздумывая последовала за ним, вот только я не была готова к тому, что он сел на мое привычное место – за столом, напротив его собственного кресла.
– Что вы делаете?
– Теперь это твой кабинет. Устраивайся с той стороны.
Я с улыбкой уселась в кресло шефа, он откинулся на спинку стула и одарил меня легкой ухмылкой.
– Все в порядке, – помолчав, произнес он. – Ты прекрасно справишься.
– Спасибо.
– Это я тебе благодарен, Яэль. Учить тебя и работать с тобой все эти десять лет было удовольствием. Мне будет недоставать нашего тандема. Найти тебя, а потом поставить во главе агентства – это уже удача. Какой жуткий удар для бедняги Шона!
Он расхохотался, а я ограничилась улыбкой. Его комплименты явились для меня полной неожиданностью, ведь ему со мной было не так уж легко. А я ему обязана всем и не забывала об этом. Затем он снова стал серьезным.
– Ты многое сделала для нашего успеха.
– Нет…
Он посмотрел мне в глаза:
– Иначе ты не сидела бы сейчас с этой стороны стола, и ты должна отдавать себе в этом отчет. Что до всего остального, по-моему, ты отлично ориентируешься в ситуации.
Я только кивала, но была не в состоянии вымолвить ни слова. Пришла моя очередь попасть во власть эмоций. Он выпрямился, хлопнул себя по бедрам и встал:
– Пора.
Его взгляд в последний раз внимательно пробежался по кабинету. Остановился на стеллаже с папками, на диване, на котором он наверняка провел бессчетное число ночей. После этого он тяжело вздохнул и вышел. Он уже подходил к двери офиса, когда я не выдержала:
– Я хочу задать вам вопрос, пока вы здесь. Он уже давно мучает меня.
Он криво улыбнулся:
– Слушаю тебя.
– Почему вы решили уйти?
– Я сделал в этом бизнесе все, что мог, и у меня больше не осталось идей, тогда как у тебя их навалом. Не хочу, чтобы это агентство, ради которого я выложился по полной, превратилось в пыльную среднестатистическую контору, не хочу однажды почувствовать себя пресыщенным. Я нуждался в новом вызове, в настоящем захватывающем вызове для достойного завершения карьеры. Ты понимаешь меня?
– Безусловно…
– В свою очередь я тоже хотел бы попросить тебя об услуге.
Так, что еще на меня свалится?
– Да, конечно.
– Теперь, когда мы уже на равных, не согласишься ли ты наконец-то перейти со мной на ты?
– Не может быть и речи!
Он рассмеялся. Я протянула ему руку, он сжал ее, голубые со стальным отливом глаза встретились с моими. Мне будет не хватать Бертрана, он всему научил меня, он встряхивал меня, иногда жестко, но всегда ради моего же блага. А его последний урок вообще спровоцировал переворот в моем отношении к жизни, в ее понимании. Не говоря о том, что он единственный, кто по-настоящему разделяет мою страсть к работе, устремленность к успеху. Ком в горле набухал.
– Спасибо за все, Бертран, – с трудом выдавила я дрожащим голосом.
Он набрал в легкие воздух и крепче сжал мою руку.
– До скорого, – едва слышно попрощался он.
Он ушел, не дав мне времени на ответ, и я следила за его фигурой в дверном проеме. Потом подошла к окну и подождала, когда он выйдет из здания. Хлопнула входная дверь, и он присоединился к элегантной женщине, которую я до сих пор никогда не видела. Невероятно, но факт: он действительно делит с кем-то свою безумную жизнь. Получается, такое возможно. Они перекинулись несколькими словами, она погладила его по щеке, а Бертран положил руку ей на плечи. Они ушли, однако он успел бросить последний взгляд на агентство.
После нашего расставания, то есть уже больше двух месяцев, меня регулярно охватывало жгучее, непреодолимое желание позвонить Марку или помчаться к нему в лавку, чтобы рассказать, как прошел мой день. И всякий раз, покидая вечером агентство, я мечтала, как выйду на улицу и увижу, что он стоит, прислонившись к своему «порше», и ждет меня, и у нас впереди весь вечер и ночь. Я отдала бы что угодно, лишь бы услышать, как он фальшиво напевает Генсбура, или устроиться в его объятиях на диване в квартире над магазином и слушать, как он с увлечением рассказывает об антикварном деле, с нежностью – об Абуэло или с восторгом – о последнем своем трофее в охоте за сокровищами на блошином рынке. С тех пор как я больше ничего не делила с ним, я постоянно задавалась вопросом о пользе или, точнее, бесполезности всего, что делаю вдали от него. Я разрывалась между желанием сражаться, чтобы вернуть Марка, и уважением к его выбору.
По ночам моя постель казалась мне все более пустой и холодной. Я по-прежнему отказывалась от снотворного, даже после того как иссякли слезы. Теперь я засыпала, представляя себе, что он здесь, рядом со мной, а его часы лежат на моем ночном столике. Тем не менее я не была в отчаянии, во всяком случае, не считала, что нахожусь на дне пропасти. У меня не оставалось выбора, я должна выкарабкаться, добиться, чтобы это расставание и непоправимая утрата Марка сделали меня лучше, сильнее и одновременно более мягкой. Однажды мне удастся примирить обеих женщин, живущих во мне. Я должна прийти к этому. Я стала реже ловить на себе обеспокоенные взгляды коллег. Пока я была в агентстве, воспоминания о времени, проведенном с Марком, захлестывали меня не так часто. Раза два или три я позволила себе выплакаться на плече у сестры, она меня утешала, обещала, что однажды все уладится. Я ей не верила и не представляла, каким образом что-то может уладиться, если Марк старательно избегает меня. Впрочем, Алиса и наши друзья иронизировали на этот счет, называя нашу тактику «посменным дежурством». Мы приходили к ним в гости в разные дни, словно разведенные супруги, которым суд предписал воспитывать детей по очереди. Всякий раз, получая приглашение от Алисы или от Адриана с Жанной, он сначала спрашивал, приду ли я, и только после этого давал ответ. Я не имела права на упреки, поскольку поступала так же, опять-таки уважая его решение. Это было мучительно больно, но служило очередным шагом к выздоровлению, и я постепенно взрослела. С другой стороны, мне совершенно не хотелось получать дополнительную порцию разочарований. Я еще не была достаточно сильной, чтобы увидеть его или узнать что-то о нем, поэтому я не задавала вопросов. Предпочитала не знать, как он живет без меня.
