– Да получите вы свои деньги.
– Куда мы едем теперь?
Я назвала не свой адрес, а сестры: я нуждалась в ней, в Седрике, в детях и в своих родителях. И я должна была извиниться. За все. За зло, которое причиняла в течение десяти лет.
Алиса открыла дверь, и мы долго глядели друг на друга. И тут у меня все поплыло, она протянула ко мне руки, и я кинулась к ней:
– Прости меня, Алиса. Не знаю, что на меня нашло.
Она нежно обнимала меня, гладила по волосам:
– Ты здесь, все в порядке. Заходи.
Она втянула меня в прихожую и обхватила ладонями мое лицо.
– Я совершила самую ужасную глупость в своей жизни.
– Ничего-ничего… все уладится. Для начала успокойся, пожалуйста…
– Но он больше не хочет даже слышать обо мне…
– Твой отец приволочет его за шкирку!
Папа! Алиса отпустила меня, и я бросилась в объятия родителей. Я снова стала маленькой девочкой, которая нуждается в том, чтобы папа и мама поругали ее и утешили.
– Маленькая моя Яэль, – шепнула мне на ухо мама. – Все будет хорошо, вот увидишь.
– I don’t know, mum, I don’t know…
– What’s happening?
[17]
Я вздохнула и отодвинулась от них. Встретилась взглядом с Седриком.
– Мне очень стыдно, – сказала я и ему тоже.
– Какая ты все-таки зануда. Ну-ка иди сюда.
Зять обнял меня за плечи и увлек в гостиную, украшенную к Рождеству. Алиса хорошо усвоила мамины уроки, и, войдя в комнату, я будто снова очутилась в гостиной бабушки и дедушки, маминых родителей: всюду развешаны гирлянды и лампочки, расставлены свечи. Мама убежала на кухню и тут же вернулась с кружкой чаю и тарелкой сконов, которые она уже успела испечь, хотя и приехала всего несколько часов назад! С ее точки зрения, булочки с чаем даже после девяти вечера – чудодейственное лекарство от любых печалей и огорчений. Она устроилась рядом на диване, намазала их маслом и домашним джемом, как будто мне все еще пять лет. По всей вероятности, на меня действительно было страшно смотреть, если все старались меня накормить. Алиса села по другую сторону от меня, папа и Седрик – в кресла напротив дивана.
– С начала месяца я руковожу агентством, мой начальник передал мне часть своих акций, – объявила я, желая поскорее поделиться хорошей новостью.
Я больше не могла скрывать от них свой успех.
– Потрясающе! – воскликнул отец. – Ты не зря стараешься, этого человека не назовешь неблагодарным. Ты наверняка безумно счастлива!
– Спасибо.
Бедный мой папа, знал бы ты, что я натворила, чтобы добиться этого. Я обожаю свою работу, но она погубит меня.
– Ого, сколько всего мы будем отмечать в это Рождество! – подхватила мама. – И ребенка, и твое продвижение! Я горжусь своими дочками.
Нет, мама, не говори так. Не сравнивай дитя, зачатое в любви, с моим идиотизмом, одиночеством и утратой Марка.
– Спасибо, мама, но давай лучше думать только о ребенке и об Алисе… Я бросила вас ради своей работы, ради агентства. Вся эти годы я вычеркивала из своей жизни самое важное. Я перепутала приоритеты. Я забыла о вас… Я… Простите меня за все, что вытерпели по моей вине…
– Ты стала звонить нам чаще, чем раньше, – оборвала меня мама. – Разве ты не заметила? Мы уже и этому рады. Мариус и Леа то и дело рассказывают о тебе и обо всем, чем ты занималась с ними этим летом…
– Да, это правда! – подтвердил папа. – С тех пор как ты съездила в отпуск с сестрой, ты справляешься со своими обязанностями и со всем остальным гораздо лучше. Да просто хорошо справляешься. Так мы с мамой считаем…
– После летнего отдыха ты больше не исчезаешь и не уходишь в подполье, – подхватил Седрик. – Именно поэтому мы и не поняли, почему ты вдруг повела себя как чокнутая…
После летнего отдыха, после Лурмарена – после Марка, охотно добавила бы я. Он сделал меня лучше, вернул мне нормальные человеческие чувства, научил думать не только о работе, хотя никогда раньше она не приносила мне такого удовлетворения, как после нашей встречи. Как если бы сам факт того, что моя жизнь перестала вращаться исключительно вокруг агентства, заставил меня взглянуть на вещи по-другому, начать относиться к работе как все люди, а не болезненно, подменяя ею нехватку чего-то важного. Тут я вспомнила, что произошло несколько месяцев назад. Габриэль, всегда отравлявший мне существование, призвал меня добавить страсти в жизнь и предсказал, что это сделает меня еще более успешной. Тогда я ничего не поняла. Однако сегодня я не могла не признать, что этот мерзкий тип, быть может, не так плох, как мне казалось, и к тому же прав. Все свидетельствовало об этом. Я всегда считала, что у Бертрана нет ничего, кроме его бизнеса, а на самом деле это не так, у него есть женщина, которая ждет, поддерживает, признает его амбиции. За то короткое время, которое мы провели вместе с Марком, я не услышала от него ни единого упрека. Он никогда не говорил, что моя работа мешает нашим встречам. Но одному богу известно, как он от этого страдал. Все всегда полагали, что это начальник заморочил мне голову, тогда как я сама и никто другой, без чьей-либо помощи и весьма успешно лишила себя разума.
– Все дело в этом? – спросила Алиса, сжимая мою руку.
Я увидела, что она улыбается мне.
– Я запаниковала, подумала, что не смогу, не справлюсь со своей работой, поэтому… я предпочла…
– Оставь свои объяснения для него. А мы и так всегда будем с тобой. Договорились?
– Я не достойна вашего…
– Еще как достойна…
– Можно мне здесь переночевать?
– Если тебя устроит диван и ты не против, чтобы тебя спозаранку разбудили дети, я буду только рада!
– Я тоже.
– Завтра работаешь? – спросил Седрик.
– Э-э-э… нет… все же завтра Рождество.
Он сдержал иронический смех. Что ж, я это заслужила.
– В агентстве грядут большие перемены?
– Надеюсь… Но я приду в офис двадцать шестого, не раньше. Обещаю.
– Значит, останешься здесь до утра двадцать шестого!
– Спасибо, но завтра мне надо будет заехать домой.
Глава двенадцатая
Яодолжила у Алисы ее потрепанную «клио» и съездила к себе за вещами и, главное, за горой подарков, которые собиралась следующим вечером сложить под елкой. Я не хотела задерживаться в своей квартире, которая теперь казалась мне не более гостеприимной, чем стерильная операционная. А хотела я лишь одного: вновь обрести тепло Алисиного дома. Я быстро побросала в сумку какую-то одежду и переоделась в более удобный наряд, нежели офисный костюм. Мне хватило меньше получаса, чтобы все сделать и уложить сумки в багажник. Однако я направилась не к кольцевой дороге – нужно было еще раз попытать счастья и попробовать все объяснить Марку, признать свои ошибки. Я догадывалась, нет, знала, что это ничего не изменит, но я задолжала ему это объяснение и сама нуждалась в нем. Проезжая мимо лавки, я заметила свет, он был там, и я кое-как припарковалась, захлопнула дверцу и помчалась ко входу. Постояла пару секунд, перевела дух, потом толкнула дверь. Тишина придавила меня. Раньше он всегда слушал в магазине музыку, не важно, были ли клиенты или нет. Теперь же ни звука, ни слова, ни шороха.
