Говори за себя, Марк.
– Я приготовлю вам вкусное блюдо, мадемуазель, вам точно понравится!
Какой ужас! Ни за что не буду есть ничего, что сделано на его мерзкой кухне его мерзкими руками!
– Мне ничего не надо! Я не голодная!
– Со мной это не проходит! Вас же того гляди ветром унесет! Просто скажите, чего вам хочется?
Продолжать отнекиваться невежливо.
– Если у вас есть зеленые овощи… или салат, но без всего…
– Вы оцените! Марк, будь как дома. Возьми графин и налей вина.
Он исчез на кухне, оставив нас наедине. Марк зашел за стойку и сделал приглашающий жест: «Выбери нам столик». Выбор был неограниченным. Я предпочла столик у витрины. Ножки старого деревянного стула заскрипели по плитке, напомнив о головной боли. Устроившись за столом, я не решалась положить на него руки, опасаясь, что скатерть грязная и липкая. Я осторожно дотронулась до нее и испытала облегчение: ткань казалась чистой, и тогда я положила на стол телефон. Марк сел напротив и налил нам красного вина в большие бокалы. Он поднял свой бокал и проницательно предположил:
– Судя по твоему недовольному лицу, ты, как я понимаю, откажешься выпить за нашу встречу?
Я уничтожила его взглядом. Он должен усвоить, что в тот самый день, когда ушел, он утратил всякое право подкалывать меня.
– Ты действительно правильно все понимаешь.
Я механически глотнула вина. Марк сделал то же самое.
– Мне не хватило смелости попрощаться с вами, – кинулся он с головой в воду.
– Что это должно означать?
– Меня выгнали с факультета, точнее, Абуэло решил, что меня выгнали… возможно, ты забыла… но я жил у него, когда учился в университете.
Естественно, я все помню. Как тебе могло прийти в голову, что я забыла? Мы же все время тусовались вместе!
– Как это связано с твоим исчезновением?
– Когда стало ясно, что я в очередной раз провалю экзамены, Абуэло, с согласия моих родителей, сделал мне довольно простое предложение. Он хотел, чтобы я встряхнулся, перестал прозябать, занял чем-то свои дни, свою молодость. Он оплатил мне билет с открытой датой и предложил попутешествовать, научиться самому хоть сколько-то зарабатывать, повидать людей, страну и вернуться, когда я пойму, что хочу сделать со своей жизнью. Когда он заговорил об этом в первый раз, я не принял его слова всерьез, посчитал, что у меня есть выбор. Во второй раз он заказал мне билет в один конец, который нужно было использовать в течение трех дней. Меня приперли к стенке, загнали в угол.
Теперь я была не просто в ярости, я была потрясена. Лапша, которую вешал мне на уши его дед, оказалась правдой. Марк – полный кретин!
– Почему ты молчал? Почему мы ничего не знали? – Я стукнула кулаком по столу.
– Яэль, будь справедлива. Вспомни отношения в нашей компании. Разве вы бы не сделали всё, чтобы я остался?
Он посмотрел мне в глаза, я отвела их. Естественно, я бы сражалась до последнего, чтобы удержать его, или уехала бы с ним, тем более что планировала тогда то же самое. Как он посмел так поступить с нами, со мной? Мы всё друг другу рассказывали, всем делились.
– Это не оправдание, – возразила я. – Ты должен был с нами попрощаться. Мы бы поняли, помогли тебе…
Потом меня охватила злость, голос стал резким, негодование рвалось наружу.
– Ты думаешь, нам это было до лампочки?! Мы всюду искали тебя, как психи! Умирали со страху! Ты переступил через нас! Ты хоть представляешь, сколько боли ты нам причинил? Не могу смириться с тем, что ты все скрыл, выкинул нас из своей жизни. Ты отделился от нас, а ведь мы шестеро были единой семьей. Наша дружба была навечно!
Я резко замолчала, обессилев от такой страстной тирады. Он вздохнул, ущипнул себя за нос, и я заметила, какой он потерянный, обезоруженный.
– Если бы я это сделал, я бы сбежал и ни за что бы не уехал, окончательно потеряв доверие Абуэло. Я не мог так с ним поступить, я бы предал его. Да, я выбрал деда, а не вас. С вами я поступил подло…
Отдавал ли он себе отчет в том, что каждое его слово было как удар кинжала в сердце? Он говорил о доверии. А как же насчет нашего доверия? Он растоптал его.
– Этому нет прощения, я понимаю… но я был в ужасе от необходимости уехать и бросить вас… и не хотел выглядеть лузером, от которого родители и дед стремятся избавиться. Они не знали, что со мной делать. Я был никем, Яэль, и я не готов был позволить вам понять это…
Он низко опустил голову. Когда он снова посмотрел на меня, на его губах проступила грустная улыбка.
– К тому же в мой последний вечер мы устроили безумную гулянку по случаю твоей новой работы.
– Это правда…
– Я постоянно думал об отъезде, я едва не раскололся и не рассказал вам все, но я не хотел отравлять тебе праздник, хотел побыть с вами без проблем до самой последней минуты.
В моем воображении возникла четкая картина. Та, которую все десять лет я запрещала себе вспоминать, потому что это было слишком больно.
– Это значит, что когда ты провожал меня пешком до дома в семь утра…
– Я знал, что больше тебя не увижу, – признался он.
– Ты меня обнял и попросил сохранить твой билет…
– На концерт Бена Харпера… я хорошо помню… А я убежал и поехал в аэропорт.
Я обхватила голову руками и уставилась на плитки пола.
– Мог бы прислать какое-то сообщение, уже после отъезда!
– И что бы это дало? Я должен был поставить вас в известность, что я в отчаянии, что я ни к чему не пригодный неудачник?! И потом, я очень боялся ваших упреков. В тот день, когда я узнал от Абуэло, что ты приходила к нему, я понял, что уже поздно объявляться, что будет только хуже.
– Как бы не так… Ты просто искал себе оправдания, чтобы сжечь все мосты между нами, а заодно и нашу дружбу.
– Как ты можешь так говорить!
– Да заткнись ты, Марк!
Я глубоко вздохнула, откинулась на спинку стула, неожиданно навалилась ужасная усталость. Я не знала, что еще ему сказать, раздосадованная и придавленная воспоминанием об этой последней встрече с его дедом.
На следующий день после того, как наши увели меня от факультета, я не пошла на работу, а уселась на тротуаре перед дверью дома, где жил дед Марка, полная решимости оставаться здесь, пока он не придет. Было около девяти вечера, когда я заметила его: он приближался, что-то насвистывая. Старик остановился передо мной с мягкой улыбкой на губах, на нем был один из вельветовых пиджаков Марка. Он пригласил меня зайти. До сих пор помню, как, поднимаясь за ним по лестнице, подумала, что дед в отличной форме, если может на такой скорости карабкаться на четвертый этаж. Он не переставая насвистывал, что меня крайне раздражало. Когда мы вошли в квартиру, я осталась в прихожей, скрестив на груди руки, возле входной двери, а он пошел по длинному коридору, оформленному в теплых тонах – охра, красное дерево – и освещенному настенными светильниками. В конце концов я не выдержала:
