Тарас глянул на экран, перевел глаза на мать, вздохнул виновато:
– Это я, мам…
– Что? Да, сынок, потерпи, скоро ужинать будем. Я тебя позову, иди… Отца с работы дождемся… – привстала со стула Света в ожидании главной интриги шоу. Было до ужаса любопытно, какого жениха выберет себе героиня.
– Мам, ты не поняла. Это я цветы сорвал.
Света с досадой глянула на сына, еще до конца не осознав, что он ей говорит. Еще и на экране пошло все не так, как Света предполагала. Не того жениха героиня выбрала, не того! И потому растерянно улыбнулась, протянула с досадой:
– Я не поняла, сынок… Это ты цветы сорвал?
– Я, мам.
– Ты-ы-ы? А… Зачем, сынок?
– Я девушке хотел подарить. Я сволочь, прости, мам. Осознаю, раскаиваюсь и готов понести любую кару. Хочешь, ужинать не буду и голодным останусь? Ты ж знаешь, как я твои пельмешки люблю. Но я готов.
– Что тут у вас? – вступил в диалог заглянувший на кухню Сева, вмиг оценив напряженность ситуации. – Ссоритесь, что ли?
– Пока нет, – повернулся к отцу Тарас, – мама пока до конца не осознала всю мою сыновнюю подлость.
– Да какую подлость?.. Погоди, сынок, – задумчиво проговорила Света, рассматривая свои белые от муки ладони. – Бог с ними, с цветами, я про другое хочу спросить. То есть про девушку хочу спросить… Это для нее ты хризантемы сорвал, да? Для той, с которой вчера познакомился?
И переведя глаза на Севу, проговорила уже более интимно, будто Тараса на кухне не было:
– Это он для нее, для Настиной дочери.
Впрочем, интимную ее интонацию по силе напряжения можно было сравнить с воем тревожной сирены, и оба, отец и сын, тут же уловили эту интонацию и встали в боевую стойку.
– Свет, заранее-то не паникуй. Чего ты?.. – тихо проговорил Сева, с досадой глянув на сына.
– Мам, ну я ж признаю и раскаиваюсь, ну прости меня, дурака влюбленного! Совсем в тот момент ничего не соображал. Прыгнул из окна прямо в цветы, вот рука и потянулась.
– Влюбленного? Ты сказал, влюбленного? – в ужасе приложила мучные ладони к груди Света. И, подняв глаза на мужа, отчеканила тихо: – Нет, ты слышал, что он сказал?
– Да слышал я, слышал, – устало вздохнул Сева, с тоской глядя на деревянную доску, на которой расположились аккуратные рядки готовых пельменей. – Мы ужинать сегодня будем или нет? Я ж с работы, голодный, как черт…
– Потерпишь! – отрезала Света, вставая из-за стола.
Подошла к сыну, встала близко, глянула в глаза. Вздохнула так, будто с трудом сдерживала в себе кипящую ярость, и на выдохе произнесла кричащим, почти истерическим шепотом:
– Не смей даже говорить этого, слышишь? Никогда! Думать забудь! Ты можешь влюбиться в кого угодно, я любой твой выбор приму с радостью, но чтоб эту… Знать не хочу! Не смей, слышишь?
Тарас отпрянул от матери, в смятении поднял брови, попытался неловко улыбнуться:
– Мам, ты что?.. Сама-то себя послушай, смешно же. Наверное, ты забыла, но я уже большой мальчик?
– Ты мой сын, и я тебя люблю! И этим все сказано! Иногда матери нужно просто взять и поверить, сынок. Хотя бы раз в жизни.
– Мам… Я очень тебя люблю, я очень тебе верю. Но это мой выбор, прости. Я полюбил именно эту девушку, ничего не поделаешь. И я не понимаю почему?..
– А тебе не надо ничего понимать! Я тебя прошу мне поверить, а понимать меня не надо! И не спорь! Я мать, я твою жизнь спасти хочу, идиот!
– Да какую жизнь? Что ты несешь, мама? Ты меня слышишь или нет? Я люблю ее!
– Ты не можешь ее любить! Ты… Ты же не знаешь ничего… И тебе лучше не знать… Господи, ну за что мне все это, а? Опять, опять… Когда-нибудь кончится эта пытка или нет, господи? За что, за что?
– Света, Света… Успокойся… – потянул за плечи жену Сева, с досадой глянув на Тараса.
Света отбросила его руки, опустилась на стул, зарыдала, спрятав лицо в ладонях. Тарас глянул на отца, виновато пожал плечами.
– Ладно, уйди, я сам как-нибудь, – раздраженно произнес Сева, открывая подряд все дверцы шкафов. – Где-то валерьянка была, не могу найти, черт… Да уйди, сынок, не лезь под руку. Дай маме успокоиться.
Отец потом пришел к нему в комнату, сел рядом на диван, вздохнул тяжело. Помолчав, произнес обреченно:
– Мама права, сынок, что я могу еще сказать. Ты ей действительно должен поверить на слово. Отступись от этой девушки, так надо.
– Кому надо? Маме?
– Всем надо. И маме, и мне, и тебе.
– Тогда объясни, в чем дело.
– Я не могу.
– Пап! Что за странные разговоры, а? Давай я сам разберусь, что мне надо, а чего не надо!
– Ну вот, опять мы по десятому кругу пошли!.. Тебе говорят, а ты, как молодой глупый телок, все одно рогами в закрытые ворота тыкаешься! Или, думаешь, мы с матерью идиоты, счастья тебе не хотим? Да если б ты знал, каково маме эту ситуацию переживать… Я уж о себе не говорю…
– Пап… Ты любил эту женщину, да? Настю? Таину маму?
– Я и сейчас ее люблю, сынок. Я по природе однолюб. А ты, видать, в меня пошел.
– А это что, плохо?
– Да не очень хорошо. Нет, когда все складывается, то хорошо, конечно. А когда нет… А, да что говорить!..
– Значит, маму совсем не любишь?
– Ну почему же… Только это… Это уже совсем другое.
– Мама из-за этого так нервничает?
– Нет. Она уже привыкла… И я привык. Просто она за тебя очень боится. Этот Рогов такой человек… Он страшный человек. Он все может. Не лезь туда, сынок.
– Но я люблю ее, пап. Это ж нормально, когда мужик борется за женщину, которую любит.
– Да кто спорит. Нормально, конечно, но не в твоем случае. Все же не просто так… Сколько можно тебе объяснять?
– Да вы с мамой как раз ничего и не объясняете, все ходите вокруг да около! Возьми да объясни, чтобы я понял!
– Ты точно этого хочешь?
– А то!
– Но я не могу… Понимаешь, это такое… Такое обстоятельство… Такой тяжкий грех на моей душе… Пощади, а?
– Пап, не пугай меня. В чем дело-то?
– Ну ладно… Ладно, я скажу. В общем, этот Рогов… Он не совсем нормальный, что ли… Он, когда Настя умерла, на ее дочку опекунство оформил. Он и на Насте хотел жениться, чтобы… Сам понимаешь…
– Нет, не понимаю. Ты что, хочешь сказать, что он педофил?!
– Ну вроде того.
– А ты откуда знаешь?!
– Не спрашивай меня откуда. Знаю, и все.
– Господи… Как же так… Но как же она жила со всем этим?!. Если это правда, пап… Ведь это…
