Тая встала с постели, на ватных ногах дошла до балкона, снова прислушалась. А нет ничего. Тишина. Все-таки показалось. Все-таки глюки. А жаль…
Ночь обняла прохладой за плечи, нежно и головокружительно пахло свежескошенной травой. Странно, откуда такой запах? Наверное, газон под окном сегодня косили. Тая даже склонилась вниз, чтобы посмотреть, и волосы упали на глаза, и пришлось их откинуть нетерпеливым жестом. И ойкнуть в ту же секунду. И отступить назад. И обнять себя за плечи, с облегчением обнаружив, что не голышом таки выскочила на балкон, а в трусах и легкой пижамной маечке на бретельках.
Внизу, на газоне, стоял Тарас… Ничуть не законсервированный, а живой, настоящий, улыбающийся. С охапкой белых цветов. Почему цветы, зачем цветы? В памятном файле, который она для себя почти составила, никаких цветов не было.
– Ты… Ты как здесь? Откуда ты взялся? – спросила Тая тихо и хрипло, боясь, что от ее голоса глюк по имени Тарас тут же исчезнет.
– Да уж точно не с Луны свалился, на мотоцикле приехал. Потом через забор перелез… Ну и забор тут, я тебе скажу! Фиг перелезешь! Вон, все цветы помял. Мамины, между прочим. Утром влетит мне за такое вероломство по первое число.
– Тарас, какие цветы?.. С ума сошел, что ли? Тебя же камеры видели! Там, вдоль забора, везде камеры установлены!
– И что теперь? Меня убьют? Расстреляют? Я просто тебя видеть хотел. Понял, что до утра не доживу. Тем более утром вряд ли меня сюда пустят.
– Конечно, не пустят… У тебя и без того неприятности будут.
– Да плевать мне на неприятности! Я ж не за тем к тебе ехал, чтобы о неприятностях говорить!
– А зачем?
– Слушай, а может, ты спустишься? Чего мы, как Ромео с Джульеттой?..
– Ой, а можно, я побуду Джульеттой? Я никогда не была… И никогда не буду…
– Ладно, если тебе так нравится. Тогда я буду тебе в любви признаваться, как Ромео. Жаль, монолога не знаю… Наверное, красиво бы получилось, ага?
– Да, красиво, наверное…
– Я люблю тебя, Тая. Знаешь, я как-то враз понял, что люблю тебя.
– Это ты… Ромео изображаешь?
– Да фиг с ним, с Ромео. Я Тарас Марычев, а не Ромео. Это я тебе говорю, слышишь? Я люблю тебя. Я еще никому никогда этого не говорил… И никому никогда не скажу. Только тебе. Я знаю.
– Спасибо… Спасибо тебе. Я это запомню… Если б ты знал, как мне важно это запомнить! А сейчас уходи, пожалуйста.
– Почему?
– Потому… Потому что меня нельзя любить, Тарас.
– Почему?
– Потому!
– И все-таки? Ты Рогова боишься, да? Он что, и правда твой жених?
– Да, правда. У нас скоро свадьба будет. Я тебе говорила уже там, на кладбище.
– Да брось… Зачем он тебе? Ты его любишь, что ли?
– Не спрашивай меня, пожалуйста… Просто так надо, и все. По-другому нельзя.
– А мой отец сказал, что твой Рогов – чудовище.
– А кто твой отец? Он знает Филиппа?
– Он маму твою знал.
– Да?!
– И мама моя ее знала… Только они не стали мне ничего рассказывать. Я сам услышал, случайно. И толком ничего не понял. Твоя мама была женой Рогова, что ли?
– Она… Она была его невестой. Но они не успели пожениться, мама умерла. Мне тогда восемь лет было. С тех пор десять лет прошло.
– А где ты была все это время? В детдоме, что ли? Рогов тебя в детдоме нашел и решил на тебе жениться?
– Не твое дело… И вообще, что тебе от меня нужно? Уходи!
– Погоди… Я какую-то глупость сказал, да? Ты обиделась? Извини.
– Да ладно, ничего. Но все равно – уходи.
– Я еще приду. Или давай в городе встретимся… Давай завтра?
– Нет! Я не смогу…
– А послезавтра?
– Нет, нет… И сюда больше не приходи, не надо… Тебя и без того камеры видели, и я не знаю, что теперь будет… Я боюсь за тебя…
Если б они не были заняты собой и своим бестолковым диалогом, то наверняка могли бы разглядеть человека, притаившегося неподалеку за толстым сосновым стволом. Более того, человек и не прятался особо, и белая рубаха сияла в лунном свете так, что невольно притягивала глаз. Но разве их глаза могли в эти минуты видеть что-то вокруг, а уши могли слышать?
Этим человеком был Клим. Он тоже не прислушивался к их диалогу, не до того ему было. Клим тихо разговаривал по телефону с хозяином.
– Как долетели, Филипп Сергеич? Нормально?
– Да, я уже в гостинице. Что дома? Все хорошо? Тая спит?
– Нет, не спит… На балконе стоит, с давешним пацаном беседы ведет. Шустрый пацан оказался, через забор перелез. Наш пострел везде поспел. Чего мне с ним делать-то, а? Вы ж сказали, вроде не надо… ничего такого.
– А Тая как с ним разговаривает? В какой тональности?
– Да уходи, говорит, я замуж выхожу… Ну и все такое.
– Хм… Приятно слышать. Умница девочка. Ладно, шугани этого пострела, чтобы спать моей девочке не мешал, и вся проблема. Потом решим, что с ним делать. Я вернусь, и решим. Надеюсь, завтра со всеми делами управлюсь.
– Значит, завтра вечером вас можно встречать?
– Вечером вряд ли. Надо еще сделку с покупателем обмыть, иначе обидится. Скорее, послезавтра утром прилечу. Да я позвоню.
– Ага. Я на телефоне.
– Ну все, пока.
– Удачи, Филипп Сергеич.
Нажав на кнопку отбоя, Клим выудил из кармана брюк фонарик, направил яркий луч света на газон, громко и театрально испуганно закричал:
– Эй, кто здесь? Предупреждаю – я вооружен! Я собак сейчас спущу! Это частная охраняемая территория!
Тая птицей порхнула с балкона в комнату, Тарас побежал по газону, пригнувшись и роняя цветы. Ловко перелез через забор, и вскоре со стороны лесной дороги послышался стрекот удаляющегося мотоцикла.
Клим усмехнулся, глянув наверх, на опустевший балкон, процедил тихо, сквозь зубы:
– Ах-х-х, сучонка маленькая, чего творит… Джульеттой она не была, надо же… Ничего, будет тебе и Ромео с мотоциклом, и кофе, и какао с чаем… Разберемся, милая, разберемся.
* * *
– …Представляешь, сынок, ночью в саду мои хризантемы оборвали! Совсем обнаглели, сволочи! Узнала бы, кто это сделал, убила бы!
Света ловко лепила пельмени, успевая поглядывать на экран маленького телевизора, примостившегося на холодильнике. Причем поглядывала с интересом – приближался апогей ее любимого вечернего шоу, когда популярная актриса, известная на всю страну сваха и симпатичная блондинка-астролог должны были помочь героине с устройством семейной жизни. Героиня старательно мучилась выбором, томно глядела в камеру, явно передергивая и с мучением, и с томностью. Надеялась, наверное, что люди с той стороны телевизора тоже замерли в ожидании. Таки не зря надеялась! Много, много их было «с той стороны», искренних и доверчивых, стряпающих об эту пору семейный ужин…
