– Ой, да делай что хочешь, господи, – махнула рукой Кира, садясь за свой стол. – Только не мешай мне.
Когда через десять минут она закончила свою писанину и протянула через стол бумагу Севке, Светка вдруг задумчиво произнесла:
– Слушай, Стрижак… А у Насти ведь дочка осталась… Выходит, круглая сирота…
Не было в ее задумчивости никакого сожаления, скорее констатация факта. Наверное, в Светке вообще сожаления как такового не осталось. Ни к кому. Все забрала ревность.
Одноклассники ушли, и Кира сидела еще пару минут, глядя на дверь. Потом вздохнула, принялась нервно перебирать бумаги на столе. Все-таки выбила ее из равновесия парочка бывших одноклассников. И это, кстати, очень и очень плохо. Потому что надо себя в руках держать. Нельзя позволять себе выпадать из равновесия. Вот маму, например, никто не может вывести из равновесия. Мама в этом смысле кремень.
Ее размышления прервал аккуратный стук в дверь, которая тут же и открылась, и через порог по-хозяйски ступил мужчина с несколько брезгливым выражением лица. Был он невысок, полноват и даже слегка грузноват, но держался с ленивой грацией. «Наверное, это Рогов», – догадалась вдруг Кира и улыбнулась осторожно вежливо, ожидая, когда посетитель сам представится.
– Стало быть, вы Стрижак? Я правильно понял? – оперся ладонью о спинку стула посетитель.
– Да, вы правильно поняли, я Стрижак.
– А я, стало быть, Рогов Филипп Сергеевич. Вы были утром у меня в доме, проводили дознание. Простите, я не мог присутствовать, очень дел много. Да и похоронами надо заниматься, сами понимаете.
– Да, я понимаю. Садитесь, Филипп Сергеевич. Спасибо, что пришли. И примите мои соболезнования по поводу…
– Давайте без траурных реверансов, пожалуйста. Тем более в этом кабинете они к месту.
– Настя Ковалева была моей одноклассницей.
– Да? Ну что ж… В таком случае придется принять ваши соболезнования. Надеюсь, они искренние. Но у меня очень мало времени, и потому давайте по существу. Какие вопросы вы мне хотите задать? Только я заранее предупреждаю – о прошлом Насти ничего не знаю. Вы, как одноклассница, наверняка обладаете большей информацией о ее прошлом.
– Хорошо… А давно вы с Настей знакомы, Филипп Сергеевич?
– Нет. Мы познакомились всего два с половиной месяца назад, и Настя с дочкой жила в моем доме на правах гражданской жены. Но я сделал ей предложение, мы собирались зарегистрировать брак… Я любил Настю… И не понимаю, как это произошло.
– А вы знали, что ей нельзя пить? Что у нее сердце больное?
– Нет. Не знал. Она никогда об этом не говорила. Но накануне мы поссорились… Я и предположить не мог, что она так болезненно восприняла эту ссору.
– А из-за чего вы поссорились?
– Да из-за пустяка, по моему мужскому разумению.
– И все-таки?
– Я ей купил кольцо. С изумрудом. Обручальное. Но, как выяснилось, Настя терпеть не может изумруды. И она мне говорила об этом. А я забыл…
– И Настя на это так болезненно отреагировала?
– Ну да… Мне тоже это показалось странным. И тем не менее. Знаете, Настя была из тех женщин, которые от мужчин хотят всего и сразу. И внимания к их желаниям и капризам в том числе. А я, грешен, часто ей повторял – все у тебя, мол, будет, не надо торопить события. И уверяю вас – все бы у нее было. Не зря говорят, что женщин портят сбывшиеся желания. Когда старые благополучно сбылись, а новые еще не созрели, наступает вакуум, психологический срыв.
– Это какие же – старые и новые желания? Уточните, пожалуйста.
– Насколько я успел узнать Настю, она всегда хотела выйти замуж за человека обеспеченного. Назовем это старым желанием, и все шло к тому, что оно вполне благополучно сбудется. Но еще не созрели новые желания: а что же мне такого захотеть, как жене благополучного человека?.. Я хочу бриллианты, а мне почему-то дарят изумруды. По-моему, в данной ситуации со всеми женщинами что-то подобное происходит. Без исключения. Или вы не согласны?
– Не знаю. Я не была в такой ситуации. Но мне кажется, вы не правы в обобщениях, Филипп Сергеевич, – тихо проговорила Кира, почему-то отводя глаза в сторону.
– Не буду с вами спорить. Я, собственно, не для этого пришел. Как человек законопослушный, я понимаю, что вам надо провести дознание. Вы удовлетворены моими ответами?
– Да. Я удовлетворена. Вы поссорились, у Насти был психологический срыв… А вы поговорили с ней? Пытались ее как-то, ну… Успокоить? Объяснить?
– Нет. Я не успел. Я приехал в тот вечер поздно, она спала… Вернее, я думал, что она спала. Хотел утром поговорить… Но мне не нравится тональность ваших последних вопросов, извините.
– А какая у них тональность?
– Обвиняющая. В чем вы хотите меня обвинить? Что я купил кольцо с изумрудом, а не с бриллиантом?
– Да полно, Филипп Сергеевич. Никакой обвиняющей тональности в моих вопросах нет. Я дознаватель, а не психоаналитик.
– Что ж, и на том спасибо. Так я могу идти?
– Сейчас я оформлю ваши объяснения, вам надо будет их подписать.
– Да, только быстрее, пожалуйста. У меня очень мало времени.
– Да, вот еще что, Филипп Сергеевич. Мне надо побеседовать с девочкой, с Настиной дочкой. В присутствии педагога и детского психолога, конечно.
– Я уверяю вас, это лишнее. Давайте опустим эту формальность, прошу вас, пожалуйста. У девочки очень тонкая, неустойчивая психика, она и без того болезненно переживает случившееся. Не надо, прошу вас. Пожалейте ребенка. Тем более ее нет в городе.
– А где же она?
– Я отвез ее к своей сестре в Отрадное. Не надо ей присутствовать на похоронах, мне кажется.
– Но как же… Она ведь должна проститься с матерью!
– Нет. Для нее это будет настоящим шоком, повторяю, у девочки очень тонкая и хрупкая психика. Пусть она остается там, в Отрадном.
– Но ведь все равно надо будет что-то решать… Она сирота, у нее нет никаких родственников, насколько я знаю.
– Да что решать? Уже все решено. О ребенке я сам позабочусь, оформлю опеку на себя.
– А вам разрешат? Ваш брак с Настей не был зарегистрирован, девочка проживала в вашем доме всего два месяца.
– Разрешат. И даже не сомневайтесь. Не отдам я ее в детдом. Я знаю, что такое детдом, сам в детстве хлебнул этой прелести. Оформлю на себя опеку, а жить она будет у моей сестры в Отрадном. Там условия хорошие, дом большой, уютный, и хорошая школа недалеко. Сестра – одинокая женщина, ребенок ей в радость будет. И материальную сторону, само собой, обеспечу на должном уровне.
– Да я все понимаю, конечно. Но вряд ли опека…
– Нет, это вовсе не проблема, зря вы так думаете. Вы поймите, я не могу иначе, это мой долг перед Настей… И я все сделаю для ее дочери. Все, что могу… Извините, мне тяжело говорить. Не могли бы мы поскорее покончить с формальностями?
