Стоявший за его спиной офицер кивнул.
– Записывай весь разговор и перегоняй на резервную пленку.
– Есть.
– Отметь – знает русский язык. В достаточной степени интегрирован в российское общество, английский на невысоком уровне, жил в Москве. Надо проверить, что на него есть в российском Мухабарате
[48]. Интеллектуальный уровень довольно высокий, после подготовки можно выдвигать на амира…
Через несколько дней им принесли одежду и сказали переодеваться. Одежда была вся черная, но для ислама это святой цвет, потому что черным был плащ Пророка Мухаммеда.
Потом они сели в большой автобус и поехали на юг. К сирийской границе…
Надо сказать, что Магомед испугался, испугался настолько, что полдороги он шептал слова ду’а, взывая к Аллаху, чтобы он не оставил их милостью в этом путешествии и не допустил, чтобы они слетели в пропасть. Даже то, что он родился в Дагестане и наездился по горным дорогам, не вселяло бесстрашия. И даже то, что тот, кто вышел на пути Аллаха и упал с коня и свернул шею, тот все равно шахид и ему рай, – не вдохновляло.
Автобус был обычным, туристическим – правда, пахло в нем дурно, как в свинарнике, а все шторки были задернуты, можно было только подглядывать. Они ехали в ночь, причем ехали по опасным дорогам и очень странно. То водитель разгонялся до ста – ста двадцати километров в час, а то останавливался, и они стояли, иногда по часу. Часто водителю звонили по сотовому телефону, и он тоже постоянно кому-то звонил. Потом Магомед узнает, что это из-за того, что на дороге полиция, и если она поймает такой автобус с такими пассажирами – то придется дать взятку, а водитель хочет сохранить деньги и проехать без взятки. И потому у всех дорог, ведущих на юг, расставлены наблюдатели с мобильными телефонами, а то и с ночными биноклями, и они сообщают всем на трассе о том, где стоят полицейские или военные. Вот так вот они и ехали – рывками, чтобы не попасться…
Утром, уже посветлу, они прибыли в район Баб аль-Хава, турецкий район, фактически находящийся под контролем исламских экстремистов, чтобы пересечь границу. Как им сказали – день они проведут в лагере, а ночью, если на то будет воля Аллаха, они попадут в Сирию, где их встретят братья и отвезут в лагерь.
Лагерь…
В Дагестане существовало такое: закинь себе на ахират. Это значило – делали какие-то номера телефонов, и надо было скинуть туда деньги, по телефону же, пятьдесят-сто рублей. Часть из них шла бедным, как говорили – на Ближний Восток. Кто-то шутил относительно того, что мы сами тут бедные…
Но только тут Магомед понял, что такое бедность…
Лагерь был расположен на куске земли, выжженной солнцем, вытоптанной до пыли и совершенно бесплодной. Он был огорожен забором из сетки-рабицы, высотой примерно метра два, с колючей проволокой поверх, а периметр его патрулировали турецкие солдаты с винтовками. Внутри было что-то вроде больших палаток-навесов, в которых размещалось человек по сто, а то и больше. Кормили их из полевых кухонь турецкой армии, и еще какие-то гуманитарщики привозили рис в мешках. Выходить из лагеря запрещалось. У большинства беженцев не было никаких вещей, кроме тех, которые могут поместиться в небольшую сумку.
Их встретил местный имам и сразу пригласил в одну из палаток, в которых были постелены ковры. Там они совершили намаз, после чего имам предложил привести тех, за кого они будут сражаться, и послушать их.
Первой пришла женщина. Она сказала, что ее муж и все братья встали на джихад и стали шахидами на пути Аллаха. А она была вынуждена бежать, чтобы не попасть в руки сирийской авиационной разведки. Из-за того, что ее родственники сражаются в рядах оппозиции, ее таскали на допросы, а однажды схватили и изнасиловали боевики шабихи, местного проасадовского ополчения. Теперь она помогает беженцам, она хотела бы сама пойти на джихад, но шариат запрещает женщинам участвовать в джихаде…
Магомед сидел совсем рядом с ней, когда она это рассказывала, и некстати подумал, что вряд ли у кого-то из женщин в лагере есть губная помада, а у этой пострадавшей от режима Асада она была. И лицо она оставляла открытым, хотя и покрывала волосы платком.
Потом привели какого-то мальчика, лет десяти, он сказал, что он из Алеппо и многие его родные погибли, а он выживал под бомбами два года, пока в один из дней бомба не ударила совсем рядом, и ему не оторвало осколком ногу. Тогда его переправили сюда и прооперировали, теперь он учится бегать. И как только научится и повзрослеет – то возьмет в руки автомат и пойдет сражаться на пути Аллаха.
Речь этого мальчика была ненатуральной, какой-то выученной. А когда он поднял штанину, чтобы показать протез, у него оказался очень совершенный биопротез последней модели, какие ставят только в дорогих клиниках и с которым действительно можно бегать. Он даже похож на живую ногу, хотя кожа – из силикона.
Интересно…
Впрочем, Магомед ничего не сказал и был вынужден постоянно одергивать себя, потому что такие мысли есть проявление куфара, и они могли появиться только от того, что он долго прожил среди кяфиров.
– Идете друг за другом, след в след. Смотрите на спину впереди идущего и делаете то же, что и он. Не шуметь, не разговаривать. Мобильники есть?
Молодые джихадисты отрицательно покачали головами.
– Это хорошо. С мобильниками нельзя, они их видят. Мин там, где мы будем переходить, нет, но есть патрули. Если появится патруль – падайте на землю и лежите. Имейте в виду – они будут в вас стрелять, если вы будете неосторожны, даже если вы будете с той стороны границы. Они не признают границы, эти потомки шакалов, и стреляют, когда им вздумается и куда им вздумается. Все понятно?
– Да, шейх…
– Тогда пошли…
Граница между Турцией и Сирией в этом месте – невысокие горы, густо поросшие растительностью. Пограничные вышки через каждые сто метров – но без тепловизора ничего нельзя увидеть и в двадцати метрах – если ночью. А турецким солдатам ночью есть дела, особенно если им хорошо заплатили…
Они шли плотной колонной по горной тропе, и луна то и дело подмигивала им через бахрому облаков. Луна была на прибыли, правильным полумесяцем – и это было хорошим знаком. Луна – символ ислама.
Тяжелое дыхание – кажется, что его слышно за сотни метров, хотя на деле и за пятьдесят почти не слышно. Шорох земли под ногами, листва и ветки. Спина впереди идущего – и глубоко засевший внутри ужас, который стараешься забыть, постоянно повторяя про себя первую суру из Корана, аль-Фатиху.
Бисмил-ляяхи ррахмаани ррахиим.
Аль-хамду лил-ляяхи раббиль-‘аалямиин.
Ар-рахмаани ррахиим.
Мяялики яумид-диин.
