Уже на следующий день произошли новые столкновения на границе, а Азербайджан объявил о проведении на своей территории (в лезгинских регионах) АТО.
Антитеррористической операции.
Короче, Аллаху акбар.
Дагестан, Махачкала. 24 мая 2018 года
Как и следовало ожидать, власть Верховной Шуры оказалась недолгой. Но никто не мог предположить, что она окажется настолько недолгой.
Всего на два дня.
Потому что в Верховной Шуре было совмещено несовместимое. Отряды боевиков-националистов из отдельных сел и отдельных народностей. И бандформирования ваххабитов и их амиры. Для этих национализм был грехом, наказание за который – смерть. В отличие от националистов ваххабитам было плевать на национальные и культурные особенности, и они собирались поддерживать только один язык – аварский. И ни о каком Дагестане они знать не хотели – в их понимании Дагестан был только провинцией Имарата Кавказ, а тот в свою очередь – провинцией Исламского халифата. Никакая самобытность им не была нужна, к тому же они отрицательно относились к разнузданным националистам, обвиняли их в употреблении спиртного, наркомании, прочих излишествах. Националисты тоже относились к ваххабитам крайне настороженно. Большая их часть исповедовала традиционный, суфийский ислам, имела религиозных наставников, шейхов, – по мнению ваххабитов, они придавали этим Аллаху сотоварища и были бидаатчиками, то есть делали нововведения в Коран. Первый же вопрос – о переименовании Махачкалы в Шамилькалу – расколол Шуру на два враждебных лагеря. И почти сразу же полилась кровь.
Искрой, от которой загорелось пламя, стал первый же намаз, совершенный при правлении Шуры. Ваххабиты, которые ранее совершали намаз в мечети на Котрова, пришли в центральную Джуму-мечеть, где их не ждали. Сразу после намаза и проповеди между суфистами и ваххабитами начался скандал…
Скандалистами были двое: один – молодой человек с бородой, почему-то короткой (видимо, он следовал ханафитскому мазхабу, согласно которому длина бороды должна быть такой, чтобы волосы помещались в кулаке, а все остальное можно отрезать), штанах до середины голени (чтобы шайтаны не цеплялись) и стойким запахом немытого тела. Второй – повыше его ростом и на пару лет постарше, с модно укороченной бородкой, в зеленой шапочке – пясе. Такие в республике назывались мюридами, и говорили, что они придерживаются сиратль мустакъим, или «первого», срединного пути. К спорящим тут же присоединились соратники.
Начался спор с обычной «темы» – надо или нет шевелить указательным пальцем при совершении намаза, салафит доказывал, что надо, а мюрид – что это ересь. Вспомнив про ересь, салафит обвинил мюрида в том, что они совершают зикр – то есть путешествуют к святым местам, носят амулеты, что есть проявление неверия и поклонения идолам, и празднуют мавлид, то есть день рождения Пророка, и потому являются бидаатчиками, искажают истинный смысл Корана, что строго запрещено. В свою очередь мюрид обвинил салафита в неуважении к народу и к самому Пророку Мухаммеду, раз салафиту ненавистен день его рождения. Потом перешли к наличию шейхов, то есть духовных учителей, и обвинениям в ширке, то есть многобожии, придании Аллаху сотоварища, ношении религиозных амулетов, в свою очередь мюрид заявил, что целование рук и уважение сведущих людей разрешено шариатом, и назвал салафита дикарем, который не признает исламских ученых вообще и распространяет дикость и суеверия, читая Коран в норе где-то в горах. Салафит спросил – сильно ли много знал шариат шейх Апанди, который до того, как стать шейхом, работал чабаном, а потом пожарным. Мюрид начал насмехаться над некоторыми религиозными передачами, идущими по спутнику из Саудовской Аравии – салафиты специально покупали спутниковые комплекты, записывали их на видео и передавали друг другу, смотрели на телефонах и благоговели, причем большинство даже не понимало, о чем идет речь, потому что в недостаточной степени знало арабский. Затем подняли самую больную тему – салафит обвинил мюрида в том, что ДУМ тратит деньги только на религиозные сооружения, дорогие джипы и роскошь, в то время как миллионы и миллионы мусульман живут в нищете и им надо помогать, а джихад фард айн. Мюрид тотчас обвинил салафита в том, что они прикрываются религией Аллаха, а на самом деле, они обычные воры, занимаются вымогательством и совершают заказные убийства. А их амиры строят на деньги, полученные от вымогательства, дворцы в Турции и в Дубае, открывают сети супермаркетов и предаются излишествам…
И все это сильно походило на воронью слободку или выяснение отношений на советской торговой базе после ревизии, кто и сколько на самом деле украл, если бы не трагические обстоятельства, в которых все это происходило.
Началась драка… кто-то тузил друг друга кулаками, а кто-то уже бежал к машинам, оставленным на улице…
Хлопнул дверью, схватил небрежно брошенный на заднем сиденье автомат…
Тра-та-та, – сухо прокашлялся Калашников, – тра-та-та-та-та…
И ему ответили другие…
Уже к вечеру салафиты устроили в Махачкале уличные бои…
Аслану идти было некуда. Потому что он был махачкалинцем и рожденным в Махачкале. У него не было села, в котором он мог бы укрыться…
Произошедшее на площади оставило у него в душе очень тяжелое впечатление. Его родители – ни отца, ни матери не было в живых, погибли – с детства учили его быть справедливым, особенно отец. Отец учил его заступаться за слабых. Он и стал правозащитником, потому что у него было острое чувство справедливости – и он заступался за свой народ, за свое поколение, слабое и беззащитное перед огромной страной и спецназовцем в маске как ее представителем.
Он изучал историю Дагестана… он знал про древние вольные братства, которые, вероятно, были одним из первых ростков демократии, он гордился Шамилем и его деяниями и понимал, что если бы не глубокие демократические традиции его народа – Шамиль не смог бы сорок лет противостоять накатывающей с севера гигантской машине абсолютизма…
И вот они получили наконец свободу, а он увидел наконец свой народ и то, что он собой представляет…
Разочарование было сильным. Вместо некоего идеального… студента, что ли, или просто человека, готового строить свое государство, свое, без обнаглевших ментов и чужих спецназовцев – получился какой-то борцуха в подвернутых штанах и тапках без задника, орущий «Аллах акбар!» и угрожающий «дать пощак». Пощак вчера дали ему на улице, просто так, без особого повода – дали, и всё. И телефон отобрали. И этот пощак многое изменил…
Он был на площади, в самой гуще истории. Он видел целую площадь, скандирующую «Аллах акбар!» – и это при том, что на южной границе за Дагестан погибали люди и как следует еще не почтили мертвых. Он видел, как по коридору позора шли немногочисленные депутаты Госсовета – среди них, например, был академик Казиев. Убивать не решились, все-таки на кровную месть можно нарваться – но и того, что сделали, более чем достаточно. Он видел, как на площадь, подобно скакуну, въехал внедорожник «Лендкрузер», а на крыше его были бандиты, они размахивали черным флагом и орали «Аллах акбар!». Он видел и главного среди них, Абу Муслима, военного амира Дагестана. Еще несколько дней назад он освобождал его из тюрьмы, и он тогда не был военным амиром Дагестана – его этапировали сюда из России для каких-то следственных действий. А так – он был наполовину русским и почти сиротой – что для Дагестана нехарактерно. За сто долларов убил трех человек, в том числе двоих сотрудников полиции, потом испугался и поднялся в горы, чтобы избежать ответственности. В горах его научили ваххабизму, и он в него поверил, поверил сильнее, чем окружавшие его моджахеды. Правильно говорят, что самые ревностные верующие получаются из бывших грешников…
