– Вот как их оставлять…
– Говорят, в Москве беспорядки…
– Да, слышал… на площади какое-то движение левое. Ничего не изменится…
Сценарий был прост и отработан. К ним выходили и приказывали разойтись, затем тех, кто не подчинился, разгоняла полиция, особо не зверствуя. Каждый получал свое: одни – несколько синяков и еще одно подтверждение оккупационного характера власти, другие – прекращение несанкционированного митинга.
Но в этот раз все было по-другому.
Они заподозрили неладное, еще когда увидели несколько «КамАЗов» – больших, длинных, с зарешеченными окнами. Потом «КамАЗы» остановились, и из них начали высаживаться бойцы со щитами и дубинками, образуя строй.
– Свободу узникам Дагестана! – крикнул кто-то.
Но крик не поддержали, он так и увял на ветру. Потом строй загрохотал щитами, создавая резкий, нудный, пульсирующий в голове грохот…
Два строя стояли один против другого. Черный и безликий, защищенный касками и щитами – против строя правозащитников и неравнодушных людей. Колыхались плакаты типа «наши дети не расходный материал» и «СМИ – разделяй, стравливай, властвуй».
А потом первый строй пошел на второй. Второму же отступать было некуда, за спиной – забор местного СИЗО.
– Э, тормози! – заорал кто-то.
Но было уже поздно.
Аслану не повезло. Вместе с задержанными его доставили не в ФСБ, а в местное МВД, где на скорую руку соорудили группу разбора. Его подвели к усталому, немолодому, явно русскому майору, тот равнодушно взглянул на него, взял протянутый конвоиром паспорт, перелистал. Никаких признаков принадлежности к бандподполью не было – ни половинки бритвы меж страниц в паспорте, ни аккуратно срезанного той же бритвой крестика на двуглавом орле в паспорте, да и бороды у Аслана не было. Майор еще раз перелистал паспорт, словно хотел удостовериться, не упустил ли чего, потом спросил у конвоиров:
– Этого за что?
– Находился в зоне проведения КТО, оказал сопротивление сотруднику полиции, – бодро отрапортовал конвоир.
Майор, который тут не первый день был и которого все конкретно достали, понял, что задержали ни за что. Такое тут постоянно происходит – может, просто хватали всех подряд, может, хотят запрессовать в камере и потребовать от родителей выкуп. Подонков хватает… иные дагестанские менты намного хуже «лесных братьев».
Но просто так отпускать тоже не годится. Это уже против неписаных правил ментовки – просто так не отпускают никого.
– Оформите за мелкое хулиганство и отпустите.
– О, какие люди… Салам.
Проходивший мимо сотрудник местного УФСБ подошел к столу.
– Знаешь его?
– Как не знать. Воду мутит, выступает. Статьи пишет. Недавно деньги от американцев получил.
Майору было опять-таки все равно – ему надо было закончить разбор и определить куда-то всех задержанных, неважно куда.
– Заберешь его?
– Заберу.
– Забирай.
– Фамилия.
– Дибиров.
– Имя-отчество?
– Аслан Ахатович.
– Год рождения?
– Девяносто седьмой. Двадцатое февраля.
– Работаешь? Учишься?
– ДГУ. Факультет информационных технологий.
В кабинете следователя ФСБ было уютно, работал кондиционер. Ветер шевелил жалюзи, доносил шум машин с улицы. Вместо печатной машинки у следака был ноутбук с веб-камерой, глядевшей на него. Еще на столе лежали книги – его книги…
Книги, изъятые при обыске…
Закончив с заполнением шапки протокола – он печатал одним пальцем, – следователь пару раз ткнул по клавишам и закрыл ноутбук.
– Вопрос первый – что ты делал в зоне КТО?
– Просто стоял. Я не имею права там стоять?
Следователь равнодушно пожал плечами.
– Почему, имеешь. Только никого твои права не е…т.
Он начал перебирать книги.
– Чарльз Тили. Демократия. Джин Шарп. От диктатуры к демократии. Он же – основы ненасильственной борьбы. Мухаммед аль-Ваххаб. Книга единобожия, Отведение сомнений. Саид Кутб. Под сенью Корана. Он же – вехи на пути Аллаха. Распечатки из Интернета.
Следователь отодвинул стопку в сторону.
– Скажешь – не твои?
– Мои.
– Все?
– Все.
Следователь хмыкнул
– Ну, зачем тебе Шарп, понятно. Ты американцам продался. Но зачем тебе Ваххаб и Кутб, а? Ты что – шариатский демократ?
– Чтобы понять.
– Что – понять?
Аслан смотрел на следователя. Вот он ему скажет – и что? Как об стену горох. Но имеет ли он право не сказать? Может, он, как те мученики, должен говорить всем о своих убеждениях и страдать за них?
– Молодые пацаны поднимаются, уходят в горы. Гибнут там. Вам их не жаль? Вы не пробовали понять, почему так происходит?
– Почему? Да просто дел натворили – а чем отвечать, проще в горы подняться, вот и всё.
– Они уходят от несправедливости. Мы живем в несправедливости и не видим ее, она для нас как данность, как норма. Но они не знают о том, что несправедливость – это норма, и пытаются, как могут, исправить ее.
Следователь усмехнулся.
– Бомбы подрывая?
– Они ошибаются. Мы все ошибаемся. Мы слишком эгоистичны, чтобы признать – проблема не в России, проблема в нас. Очень просто ненавидеть Россию – и тут же идти и получать от нее деньги за фиктивную инвалидность. И еще говорить, что эта ложь называется джихадом. Или говорить о нравственности в исламе – и тут же писать флешку и вымогать под нее деньги. Гораздо сложнее признать, что с нами очень многое не так и мы должны измениться.
– Измениться – как?
– Как? Посмотреть на окружающий мир. Он не стоит на месте! С чем мы сверяем свою жизнь? С законами, созданными сто, двести лет назад. С заветами предков. Но мир давно уже не таков. Мир живет на большой скорости, то, что было верным еще вчера, сегодня уже не совсем так, а завтра это устареет окончательно. Мы должны понять, что нас тормозит, и отбросить это. Наши предрассудки. Наша родовая система – для нас сам человек не имеет никакого значения, мы не уважаем человека. Для нас человек – это его род, его туххум, его народ. Но так уже давно никто не живет, разве что только в Африке. Если бы Россия не давала сюда денег, то мы бы и были тут Африкой…
– А ты говоришь, что хочешь отложиться от России…
– Я этого не говорил. Но – да, я хочу, чтобы Дагестан отложился от России. Потому что тогда в республику перестанут приходить незаработанные нами деньги. И тогда мы начнем что-то менять. Пока что Россия не меняется, и мы не меняемся. Россия дает деньги, и ничего менять не нужно…
