Глаза Егора были темно-серые, как и у большинства младенцев. И в них отражался он, Урманов. Это было так странно, что у Урманова вдруг заломило в висках, стало трудно дышать, и он покачнулся. Словно сама судьба смотрела сейчас на него. Урманов смутно вспомнил, что два года назад тоже боялся взглянуть Марусе в лицо, потому как предчувствовал, что пропадет…
Урманов попытался вздохнуть глубже, но вместо этого вдруг стал падать. В первый раз в жизни он терял сознание, словно какая-то экзальтированная девица…
Впрочем, через несколько мгновений он пришел в себя. Виталий, стоявший сзади, успел подхватить его и, пыхтя, уложил на кровать. «Черт знает что такое!» – со стыдом и ненавистью ко всему окружающему миру подумал Урманов.
– Ой, мамочки! – услышал он кудахтанье Кристины Песковой. – Ой, мамочки, да что ж это творится… Леонид Андреевич, вам плохо? Вам плохо, да? Может, лекарство ему какое дать? – обратилась она к Виталию.
– Тинка, ты лучше воды принеси!
Заливался перепуганный Егор. «Надо же, какой у него громкий голос… – машинально подумал Урманов. – Баритон!»
– Все в порядке, Егорка, все в порядке… – бормотала Маруся, целуя сына. – Ты напугал его! – с раздражением повернулась она к Урманову.
– Вот водичка… – прибежала с кухни Кристина Пескова, сунула Урманову под нос стакан воды.
Он сел, отвел ее руку со стаканом.
– Прошу вас, выйдите все, – холодно произнес Урманов. – Мне надо поговорить с Марусей.
Виталий с Кристиной, растерянные, испуганные, моментально скрылись за дверью.
Егор все ревел.
– Тс-с, тихо, детка, успокойся… Лёня, он не любит чужих.
– Я – чужой? – холодно спросил Урманов, подходя к Марусе. Егор немедленно заревел еще громче. – К чему весь этот фарс?
– Ах, значит, это фарс? – с ненавистью произнесла она. – Если хочешь знать, я не звала тебя. Уходи.
– Это мой ребенок?
– Нет, – быстро ответила она.
– А чей же?
– Какая тебе разница! Я этим деятелям еще покажу… – она погрозила кулаком в сторону двери. Маруся отрицала отцовство Урманова, но как-то чересчур яростно, настойчиво.
– За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделал? – мрачно спросил он. – Объясни мне, пожалуйста.
– Я ничего не буду тебе объяснять. Уходи, – она качала Егора – тот постепенно затихал, но все еще с подозрением косился на Урманова.
Урманов даже с места не сдвинулся. Молчал, разглядывая Марусю. Потом произнес спокойно:
– Как у тебя волосы отросли… Просто удивительно.
Она ничего не ответила.
– Маруся, скажи мне правду, пожалуйста.
– Это не твой ребенок. Тебе не о чем волноваться, – облизнув сухие губы, быстро произнесла она.
– Да? Очень хорошо. Тогда поклянись его здоровьем, и я уйду, – кротко сказал он.
– Его – не буду. Своим могу.
– Не-ет, его! Если это правда, то чего бояться?
Егор совершенно успокоился и перестал обращать внимание на Урманова. Теперь он сосредоточенно мусолил свой кулак, словно пытался целиком проглотить его.
Урманов, которого раньше тошнило от младенцев, вдруг понял, что теперь испытывает даже нечто вроде умиления.
– Послушай, я не знаю, что тобой руководит… Но ведь это грех – скрывать правду, – миролюбиво произнес Урманов.
– Гре-ех? А что ты знаешь о грехах? – мстительно сказала она.
– Немного знаю. По крайней мере, я никого не убивал и никого не грабил…
Маруся вздрогнула, смесь недоверия и презрения отразились на ее лице.
– Мне ничего от тебя не надо, – угрюмо буркнула она.
– Дело не в тебе и не во мне. Дело в нем! – жестко произнес Урманов, указав на Егора. – Ребенок имеет право знать своего отца!
В данный момент Урманов напоминал очередного психолога из какого-нибудь телевизионного ток-шоу, вещающего с экрана прописные истины. «Ребенок имеет право знать своего отца!» – и аудитория домохозяек принимается одобрительно аплодировать… Но как еще воздействовать на Марусю?
– А если… а если, допустим, отец – ты, то… то что ты будешь делать? – нервно спросила она.
– Не знаю, – честно ответил Урманов. Как ни странно, но эта честность произвела на Марусю благоприятное впечатление.
– Егор – твой, – подумав, холодно ответила она. – Но если ты думаешь, что у тебя есть хоть какие-то права на него…
– Господи, Маруся, я вовсе не собираюсь отнимать его у тебя! – разозлился он.
– Ты здоров? – нерешительно спросила она уже совсем другим тоном.
– Да. А что? Если ты о том, что я в обморок свалился… – он потер лоб. – Это от неожиданности. Не каждый день приходится узнавать, что у меня есть сын, – Урманов посмотрел на Егора.
Маруся опустила мальчика на пол, тот заковылял к пожарной машине, плюхнулся на пол и принялся сосредоточенно отрывать от нее колеса.
Урманов осторожно присел на корточки.
– Егор, а Егор? – нерешительно позвал он.
Егор подозрительно на него покосился и отъехал на попе назад, не выпуская из рук машины.
– Ладно, я пойду, – тихо сказал Урманов, распрямляясь. – Да, вот еще что… Ты, Маруся, уж не ругай своих друзей. Я думаю, у них были самые благие намерения…
– А куда этими намерениями дорога вымощена – ты знаешь? – фыркнула Маруся.
Урманов ничего не ответил и вышел из комнаты. В коридоре стояли Кристина с Виталием.
– Ну как? – дрожащим голосом пролепетала Кристина.
– Все в порядке, – пробормотал Урманов, досадуя на то, что стольким людям пришлось стать свидетелем его постыдного обморока. – Ну, до встречи! – Он пожал Виталию руку (тот растерянно и как-то чересчур энергично затряс его руку в ответ) и ушел.
На душе было тягостно и тяжело.
Урманов сел в машину, доехал до своего дома. Во дворе играли дети – теперь он с каким-то интересом принялся разглядывать их, но ничего кроме брезгливости не ощутил. Дети показались ему некрасивыми, неприятными, неискренними в своем веселье. «Егор лучше!» – неожиданно осознал он.
Весь следующий вечер он думал только о том, что произошло, – перед глазами стояли Маруся с мальчиком.
«В городе, в такую жару… У нее что, дачи нет? Наверное, нет. И какая жалкая, убогая коммуналка… Ту тетку с пучком принять за Марусину мать! И как все бедно, скудно, убого… Ребенок в каких-то застиранных, линялых ползунках! Теперь понятно, почему Марусины друзья решили найти меня, – схватился Урманов за голову. – Но она-то, она! Что мешало ей рассказать мне о ребенке, зачем скрывать его от меня?!»
Зазвонил телефон.
