Сейчас хозяин досмотрит мультик, вздохнет, решит тоже перейти на такой тариф, чтобы с кем-нибудь сплестись или, по крайней мере, денег сэкономить на пропитание вот этому чудовищу. Он высунется в окно и позовет чудовище домой. И Алена тоже пойдет домой. И ляжет…
Так они стояли долго. Стало темнеть. Собака то чуть покачивалась, то замирала, и стояла, как жутковатое изваяние. В какой-то момент Алене показалось, что животное незаметно, миллиметр за миллиметром, приближается к ней, но потом она заметила палочку рядом с голой мускулистой лапой и поняла, что собака стоит на месте. Стоит. И не уходит.
Через какое-то время Алена стала слышать другие звуки. Проезжающие где-то недалеко машины, звуки телевизора из того самого дома, метрах в пятидесяти от трансформаторной будки, где хозяин собаки никак не мог решить, как ему любить – по выгодному тарифу или обычным образом… Вот кто-то засмеялся, потом громко заиграла музыка, и отчаянно закричала голосистая певица:
Ничего! Не случи-и-лось!!!
Долго жила я пустою наде-е-ждой!!!
Наверно, такие слова – про надежду, которой наполняла всю жизнь, но оказалась пустой и бессмысленной – иначе петь нельзя, только проорать на последнем издыхании, срывая голос.
Когда где-то неподалеку залаяла другая собака, чудовище снова встопорщило шерсть на холке и посмотрело на Алену так, как будто это залаяла она.
Стемнело совсем. Кто-то пару раз проходил по тропинке рядом с будкой, к остановке. Но Алена не стала просить о помощи, потому что боялась громко крикнуть, ведь тропинка была довольно далеко. Потом она почувствовала, что к горлу поднимается тошнота, которой уже второй месяц почти не было. Алена осторожно облизнула пересохшие губы. Она просто устала. Девушка стала чаще дышать, ей не хватало воздуха. А собака как будто не ощущала, что они стоят уже – сколько? – час, полтора, а может быть, два… Она все так же злобно и с ненавистью смотрела на Алену. «Ну, чего ты хочешь? Чего? Может быть, ты действительно просто откусываешь руки людям и убегаешь?…»
И вдруг где-то справа от будки раздался странный звук. Так цокают языком лошадям: хорошо слышно издалека. Собака шевельнула ушами, повернула голову. Звук раздался снова, два раза. Алена это отчетливо слышала. Собака не торопясь развернулась, потрусила прочь и скрылась в кустах.
Алена постояла еще некоторое время, потом, стараясь не шуметь, прижимаясь спиной к трансформаторной будке, прошла за угол и там, почувствовав, что ноги ее совсем не держат, села прямо на землю. К горлу подступила дурнота. Алена поискала в кармане нашатырь – хорошо, что она надела теплую куртку, в которой ходила ранней весной, в кармане остался маленький пузырек с нашатырем, который не раз выручал ее в первые, самые тяжелые недели беременности. Она осторожно и неглубоко вдохнула лекарство. И улыбнулась. Чем пахнет беременность? У кого чем. У нее – прелым снегом, апрелем, резко взрывающимся весной, солнцем, жизнью и… нашатырем.
Алена с трудом встала на затекшие ноги и осторожно выглянула из-за угла будки. Дошла до тропинки, по ней – до проезжей части и уже оттуда, по широкой освещенной дорожке, к своему дому.
Дома она сразу легла. Болел живот, стучало сердце, было дурно, как в первые месяцы. И все сильнее болел живот. Когда она вытянула ноги, ей показалось – что-то в животе у нее опускается вниз. Алена положила под ноги подуш-ку. И, подумав, набрала номер «Скорой помощи». Ехать в больницу – последнее дело, но, кажется, без этого не обойтись…
Врач внимательно ее выслушал и спросил:
– Вы работаете?
– Да, – удивленно ответила Алена.
– А лет полных сколько?
– Тридцать один… Скоро будет.
– Ну полных, значит, тридцать?
– Да…
– Ясно. Хотите полежать на сохранении?
– Если надо… Я так испугалась…
Он вздохнул:
– Ну а сейчас-то боль острая?
– Нет, тянущая.
– Ага… И кровотечения пока нет, говорите… А срок какой?
– Девятнадцать недель, почти двадцать.
– Ясненько… Ну, вы так уж не переживайте, если что, вызывайте «Скорую гинекологию», сейчас телефон дам. А так – ноги повыше, валерьянки выпейте, лучше без спирта, в таблетках, или корень заварите, если есть. Да спите, поздно уж. И не ходите больше ночью по дворам. Ну что, сильнее не болит?
– Да вроде нет… – с облегчением вздохнула Алена.
* * *
За три года, что Крыса прожила у него, он так и не привык к тому, что когда та спала, глаза ее оставались полуоткрыты, и складчатое белое веко нервно подрагивало, обнажая красно-желтую полоску глазного яблока и слизистой. Сейчас умница Крыса, которой он дал воды и вкусных говяжьих жилок, повизгивала во сне на заднем сиденье автомобиля.
Он дослушал разговор Алены с врачом до конца, приоткрыл дверцу и закурил. Он надежно прикрепил маленькую коробочку под столом у нее на кухне и вторую – в комнате, на большом шкафу. Найдет когда-нибудь, удивится… На кого подумает? Точно не на него. И не на Дениса. А если и подумает – может, так скорее оставит его в покое. Друг, верный друг, брат. Кто ему еще поможет, если не он?
Да, забавное у него вышло приключение. Он и не думал, что все получится так захватывающе. Противница оказалась стойкая. Надо же – какая трогательная смесь Дюймовочки с кобылицей. Девчонка – противная до дрожи, наглая и железобетонная. Еще и самостоятельная. Странно, почему она поет в церкви, а не пытается стать президентом или хотя бы судьей. Такие вот дамочки всегда стараются подмять под себя окружающих, близких и далеких, желательно, чтобы среди них оказалось побольше мужчин, которым они могли бы надавить на их нежные яички, ножкой, маленькой, твердой, уверенной, чтобы те кричали от боли или корчились от похоти…
Он, прищурившись, смотрел на Аленин балкон с торчащими низкими кустиками рассады.
Давно, очень давно он не был в таких районах. Он и не думал, что эти дворики с беспорядочно насаженными деревьями, отчаянно и бурно растущими в загаженном московском воздухе, эти совсем забытые запахи хрущобных подъездов – кошек, мусоропровода, пирогов с капустой и луком, вываренных почек, едких тлеющих окурков дешевых сигарет, – все это вызовет в нем неожиданный и острый приступ сентиментальности.
Запахи юности… Когда так манила свобода и была она именно там, в этих подъездах, темных и теплых, подальше от бдительных родителей, проверявших его карманы и сумки… В подъездах, где девочки, мягкие русские девочки, иногда разрешали ему все, иногда чуть-чуть, а одна как-то плюнула ему в лицо и попала прямо в глаз. Он сильно ударил ее и, может быть, убил бы, но она оказалась сильнее. Кто бы мог подумать – тонкие кривоватые ножки и щербатый, вечно улыбающийся ротик, которым он и соблазнился…
Одним точным ударом она свернула ему челюсть, пнула в самое нежное и непослушное место, доверчиво потянувшееся к веселой быстрой девчонке, и ушла, оставив его валяться на лестничной площадке у чердака: он привел ее на последний этаж якобы к себе домой. Еще и плюнула напоследок. Она вовсе не была похожа на Алену, нет. Та была простая и уверенная в себе девчонка. Стала наверняка водителем троллейбуса или диспетчером в автопарке, где можно всласть щериться, зазывно открывая свой сильно накрашенный рот перед недалекими, вечно пьяненькими слесарями да недоумками-шоферами…
