Лиза Кириллу не понравилась. Помимо испитости в ней было
что-то еще, какая-то внутренняя пустота, безнадежность, безрадостность.
Воспользовавшись перерывом в съемках, он ходил за Лизой по пятам, наблюдая за
каждым ее передвижением и за выражением ее лица. И, как оказалось, не зря. В
метро он едва успел оттащить ее от края платформы. «Я должен защитить Романова, –
твердил себе Тарнович. – Если эта женщина погибнет, кто будет заниматься
детьми? Родиславу придется во всем признаться своей жене, и это может разрушить
его брак. Я не имею права это допустить».
Ему нужно было возвращаться в Киев, где снимали очередной
сериал, но он регулярно звонил оттуда Даше и узнавал, как дела у ее мамы. Даша
тронула его до глубины души, давно уже он не встречал девушек, которые бы
помнили его в роли Робин Гуда и даже собирали его давние фотографии. Кирилл
твердо решил, что, вернувшись в Москву по окончании съемок, он будет навещать
Дашу и ее маму и оберегать их. В конце концов, это тоже помощь Романову,
который, разумеется, не будет рад, если с матерью его детей что-нибудь
случится.
Но реализовать свой благородный план он не успел. Лиза покончила
с собой, когда он еще был в Киеве.
После этого сериала снова возникла пауза, его опять не
снимали, Тарнович маялся, не зная, куда себя девать. Идея охраны семьи
Романовых изжила себя, и как ни странно, большую роль в этом сыграла смерть
Геннадия, узнав о которой Кирилл почему-то подумал: «Ну вот и всё». Что именно
«всё», он объяснить не смог бы. Ушел навсегда, исчез с лица земли свидетель его
трусости и его позора, и больше не нужно быть Робин Гудом, чтобы
реабилитировать себя в собственных глазах. О том, что Геннадий умер, Кирилл
узнал не сразу, а только после смерти Лизы. Так получилось. Вернувшись из
Киева, он решил поинтересоваться, как дела у Романовых, снова начал крутиться
возле дома, вот тогда и узнал.
С ролью защитника и хранителя семьи Романовых было покончено
раз и навсегда. Кирилл больше не испытывал в этом нужды. А когда в начале 2005
года встал вопрос о его участии в съемках очередного сериала, один из
продюсеров сказал ему:
– Я уже поговорил с режиссером. Ты подходишь по
темпераменту и по типажу, только морда у тебя больно помятая. Пил, что ли,
много? В общем, имей в виду, у тебя есть полгода, пока будут писать сценарий.
Если за полгода не приведешь себя в порядок, роли тебе не видать.
Об Аэлле Александриди, той самой, которую он вместе с Любой
Романовой водил в Дом кино, Кирилл Тарнович слышал не один раз, услугами ее
клиники пользовались многие актеры. Ну что ж, если делать пластику, то по
крайней мере у знакомого врача с хорошей репутацией.
Повторное знакомство с Аэллой вызвало у него противоречивые
чувства. С одной стороны, ему хотелось смеяться – до того эта женщина выглядела
«крутой» и самодостаточной, но с другой стороны, ему хотелось пожалеть ее,
приласкать и поддержать. А с третьей стороны, она ему очень нравилась именно
как женщина. Она понравилась ему еще тогда, в далеком 1984 году, но в то время
перед ним стояли совсем другие задачи, и открыто приближаться к семье Романовых
он не собирался. Теперь же все было иначе, теперь он не был нищим безработным
актером, у него были деньги и роли, и семья Романовых давно перестала иметь для
него такое значение, как прежде.
Аэлла сама сделала ему операцию, но еще до операции они
стали любовниками. И вот прошел год, прежде чем Аэлла ввела его в круг своих
друзей. За этот год Кирилл многое узнал о Романовых, Аэлла не делала никакого
секрета из семейной жизни Родислава и Любы и рассказала ему и о Лизе, и о ее
детях, и о том, что Даша ушла в секту, а Денис теперь живет с отцом и его
женой. Она и о смерти Коли Романова поведала. «Значит, он не за деньгами
погнался, а ушел в бега, – с горечью думал Тарнович. – Ах, если бы я
вовремя узнал, может быть, смог бы уберечь парня. Я бы обязательно что-нибудь
придумал, чтобы его спасти. И от Даши я отстранился, а ведь она, наверное,
нуждалась в помощи после смерти матери. Если бы я был рядом, я бы ее удержал».
Когда Аэлла заявила, что 3 мая они идут в гости к Романовым,
Кирилл в первый момент испугался: Родислав, несомненно, узнает его и вспомнит,
при каких обстоятельствах они встретились когда-то. И придется признаваться в
том, что он был там, где на его глазах убивали молодую женщину. Был – и ничем
не помешал, не попытался остановить убийцу, а позорно ретировался, поддерживая
руками штаны. Он всерьез подумывал о том, чтобы под благовидным предлогом
уклониться от визита, но потом все-таки решил пойти. Если неприятный разговор
возникнет, он как-нибудь выкрутится.
Но никакого разговора не произошло. Более того, Кирилл
понял, что Родислав не знает такого актера Тарновича и фильма о Робин Гуде он
никогда не видел. Выходит, он не сдал его милиции вовсе не потому, что являлся
поклонником его таланта, а по каким-то абсолютно другим причинам, не имеющим к
Кириллу ни малейшего отношения. И совершенно напрасно он столько лет испытывал
к Родиславу Романову чувство глубокой и искренней благодарности. И Кирилл не
знал, радоваться ему или огорчаться.
…Он стоял на балконе в квартире Романовых, ждал, когда на
него снизойдут космические лучи гармонии, и думал о том, что ему страшно
повезло: он за пятьдесят один год прожил две параллельные жизни: жизнь
средненького и не особенно удачливого актера и жизнь благородного защитника
Робин Гуда. Разве это плохо? А теперь судьба дарит ему еще один шанс: он может
пожить жизнью мужа, если Аэлла согласится выйти за него замуж. Он будет заботиться
о ней, опекать ее, защищать, помогать. В общем, он снова сможет стать Робин
Гудом и снова играть привычную для себя роль, ту, которая принесла ему звездные
часы славы, ту, которая позволяла ему на протяжении многих лет ощущать свою
нужность и полезность.
* * *
– Так ты все знал! – сиплым от возмущения голосом
воскликнул Камень. – Знал и молчал столько времени! Тебе не стыдно?
– Мне? Ни капельки, – невозмутимо ответил
Змей. – Ты представь, какого удовольствия ты лишился бы, если бы я сразу
тебе все рассказал. Ты размышлял, сомневался, спорил с Вороном, удивлялся –
смотри, сколько разных эмоций ты испытал. А так узнал бы – и всё, и никакой
радости открытия.
– И давно ты знал?
– Давно. Как только Родислав на лестнице с неизвестным
мужчиной столкнулся, так я сразу и посмотрел, как там и чего. Мне же интересно
было, кто и за что Надежду Ревенко убил. Я, честно признаться, все ждал, когда
же ты меня туда сам зашлешь, а ты молчишь, ничего не говоришь, ну, и я не лез
со своей информацией.
– Ага, теперь уже я сам во всем виноват, –
проворчал Камень. – Да мне и не так уж интересно было, кто ее убил, для
меня было важно, что Геннадий невиновен, а его осудили и посадили, и мои
Романовы из-за этого страдают и мучаются. А уж кто там на самом деле несчастную
угробил – не суть важно для нашей истории.
– А в том, что Геннадий невиновен, ты, стало быть, не
сомневался?
– Ни одной минуты. И Ворон со мной соглашался. И
Романовы так думали. А уж когда Геннадий сам признался, что жену убил, тогда
вообще вопрос об истинном убийце отпал сам собой. Но ты-то, ты-то! Не ожидал я
от тебя такого.
