– Да ладно, – Аэлла махнула рукой.
Ей стало все равно. Он прав, этот странный актер-неудачник,
чего она так беспокоится о кондиционере? Железка, машинка, сломается – можно
починить, нельзя починить – можно купить новый. Черт с ним.
– Аэлла, а почему вы за все эти годы так и не
переехали? – спросил Тарнович. – Вы стали успешной, богатой, а живете
все в той же квартире. Я был уверен, что вы уже давно поменяли жилье.
– А зачем менять? Я построила дом на Новой Риге, а
квартира меня и эта устраивает, она достаточно большая для меня одной. Я ее
отделала по евростандарту, купила дорогую мебель, разве сюда стыдно пригласить
гостей?
– Не стыдно, – признал он. – Но я почему-то
думал, что у людей вашего уровня должны быть какие-то невероятные хоромы.
– Вот на Новой Риге у меня хоромы и есть, –
рассмеялась она. – Я приезжаю туда, если есть силы и время после работы,
ну и в выходные, конечно. А сегодня я очень устала.
Приготовленная Кириллом яичница показалась ей самым вкусным
блюдом, которое ей доводилось есть за последние годы. Аэлла ела и исподволь
поглядывала на Тарновича. Она ни секунды не сомневалась в том, что он захочет
остаться у нее на ночь, и прикидывала, хочет ли этого она сама. С одной
стороны, любовник на десяток, а то и больше лет моложе – это повышает
самооценку и греет душу. К тому же он потратил на решение проблем Аэллы целый
день и теперь так трогательно за ней ухаживает, что имеет полное право на
компенсацию. Любой труд должен быть оплачен. Но с другой стороны, она так
измучилась, так устала… «Пусть останется, – решила она в конце концов,
собирая корочкой белого хлеба остатки с тарелки, как делала в детстве. –
Для тонуса не помешает. А отдохнуть и выспаться я еще успею».
– На что же вы жили, когда не снимались и не играли в
театре? – спросила она за чаем с пирожными.
– Подрабатывал, где мог. И Дедом Морозом, и на детских
утренниках, и на рынке торговал, и машины перегонял, да чем только не
занимался, чтобы прокормиться.
И снова Аэлла удивилась его откровенности и полному
отсутствию пафоса. Другой бы на его месте стал, наверное, сетовать на то, что
его талант не оценили по достоинству, ругать критиков, злобно сплетничать о
более успешных коллегах по цеху, а Кирилл просто рассказывал о своей жизни, о такой,
какой она была, без прикрас и попыток выглядеть непризнанным гением. Такие люди
Аэлле Александриди до сих пор не встречались, и она никак не могла избавиться
от ощущения неправдоподобности происходящего.
– Может, перейдем на «ты»? – предложила она.
– Согласен, – кивнул Тарнович.
Следующим шагом, в ее представлении, должно было быть его
встречное предложение выпить на брудершафт, тост закончился бы обязательным в
таких случаях поцелуем, а дальше все покатится в заданном направлении. Но
Кирилл ничего такого не сказал и даже не намекнул на возможность выпить. Это
было совсем уж странно, если учесть продекларированную им любовь к спиртному.
Он вымыл посуду и собрался уходить. «Стесняется, –
подумала Аэлла. – И правильно. Кто он и кто я. Огромная разница. Он –
актер-неудачник, бесталанный и пьющий. А я – это я».
– Хочешь остаться? – спросила она как можно
равнодушнее.
Кирилл отошел на несколько шагов и прислонился к стене.
– Хочу, – просто ответил он. – Но ты сегодня
страшно устала. Тебе нужно отдохнуть. И потом, мы знакомы всего один день. А
как же ухаживания? Ты готова их пропустить?
– Готова, – кивнула Аэлла. – Я уже не в том
возрасте, когда это имеет значение. Я за свою жизнь столько их получила, что
набила оскомину.
– А я – нет. Я мало ухаживал за женщинами, у меня чаще
всего все получалось сразу и без прелюдий. Это скучно. Не лишай меня радости.
Давай ты сегодня поспишь, наберешься сил, а завтра я приду к тебе в клинику и…
– И будем решать вопрос с твоей пластикой, – с
неожиданной для самой себя злостью проговорила она. – Заодно и машину свою
заберешь.
– И я начну за тобой ухаживать. Дай мне хотя бы один
день, чтобы я мог принести тебе цветы, иначе я не смогу себя уважать.
Аэлла закрыла за ним дверь и вздохнула с облегчением. Можно
наконец лечь, вытянуться под шелковистой простыней и замереть. Никуда не
бежать, ни с кем не разговаривать, не напрягаться. Хорошо, что он не остался.
Но все-таки ужасно жаль, что он не остался. Ничего, останется завтра. Или послезавтра.
Ей спешить некуда.
Она умылась, наложила на лицо крем и легла. Как же,
оказывается, приятно не быть самой-самой, какой она стремилась быть всю жизнь.
Как хорошо, когда рядом с тобой есть человек, который берет на себя твои
проблемы, принимает за тебя какие-то решения, помогает их выполнять, как легко,
когда можно признаться, что хочешь обыкновенную яичницу, а не суп из акульих
плавников, как удобно сидеть за столом, поджав под себя одну ногу и
ссутулившись. Уже засыпая, Аэлла неожиданно поняла, что не простит себе, если
упустит Тарновича.
* * *
– Что годы с людьми делают, – констатировал
Камень. – Аэллу прямо не узнать. Это ж надо – с первым встречным так
откровенничать! Он что, действительно такой харизматичный, этот Кирилл?
– Чего ты бранишься? – Ворон немедленно
оскорбился. – Слово какое-то выдумал… Некрасивое слово, почти как
матерное. Будешь меня угнетать – перестану рассказывать. И вообще, что вы за
моду такую взяли во всем меня обвинять? Я вам рассказываю, как все было, а если
вам что не нравится, то я сразу плохой.
– Да отличный ты, отличный, – стал успокаивать его
Камень. – И все мне нравится. Я только насчет Кирилла уточнил.
– Нет, – у Ворона явно возникло настроение
пообижаться и сделать всех вокруг виноватыми, – это уже не первый случай,
когда вам не нравится, как люди себя ведут, а вы свою злость на меня
выплескиваете. Хватит, натерпелся я за свой век.
Камень начал терять терпение и сердиться.
– Господи, ну что ты раскапризничался? Кому тут что не
нравится? Кто тебе хоть слово сказал? С чего все эти огульные обвинения?
– А с того, что вы все с самого начала гнобили меня и
всю мою красоту поуродовали! – заявил Ворон.
Камень озадаченно посмотрел на друга.
– Ты что, собственно говоря, имеешь в виду? Кто тебя
поуродовал?
– А ты что, не помнишь? – разъяренно закричал
Ворон. – Ты забыл, каким я был красивым, белым, пушистым? Эта кокетка
Коронида, дочка Флегия, решила, видите ли, что Аполлон ее разлюбил, и поскорее
выскочила замуж на Исхиса. Помнишь, был такой крендель в Аркадии?
– Помню, но смутно. А ты тут при чем?
– Так я, как дурак, полетел к Аполлону, чтобы его
проинформировать, так, мол, и так, не надейся зазря, она теперь другому отдана
и будет век ему верна. А он что сделал, этот придурок?
