Доцент Ибрагимов был по специальности гематологом. Стационарное отделение и амбулаторный кабинет в Караболо составляли республиканский гематологический центр. Таким образом, «большой» Хамидов отобрал у «маленького доцента» Хамидова, а главное, у его начальницы профессора Мамедовой их «хлеб» — гематологию. Гематологии она обучилась в Москве у главного гематолога Советского Союза знаменитого профессора Кассирского — опять еврей! Доцент-гематолог Ибрагимов раздал нам больных по своей специальности, гематологических. Гематологическое отделение представляло ещё более унылое зрелище, чем онкологическое отделение в 10-ом корпусе. Здесь больные сгорали быстрее, в особенности, молодые больные с острыми лейкозами. Поступил 24-летний больной с признаками гнойной ангины, 40 градусов, лихорадка — оказался острый лейкоз. В течение недели больной умер, не помогли современные методы лечения. На кафедре были необходимые препараты, имелись также врачи с хорошим уровнем знаний, постоянно повышающие свою квалификацию в Москве. У «большого» Хамидова, как и у профессорши Мамедовой из медгородка, работали не только местные кадры, костяк на одной и другой кафедрах составляли русскоязычные, половина из которых были евреи. Таджикские профессора между собой конкурировали, не любили друг друга больше, чем русскоязычных. Русскоязычные не были для них конкурентами, а были тягловой силой. Ассистенты кафедры были самыми бесправными существами! Они имели право только на ежегодную, со студентами, «битву за урожай». Ещё они имели право на организацию всех праздников, дней рождения, торжеств для профессора. Глядя на них, не хотелось оставаться работать в клинике на кафедре. Их работа лишена всякой самостоятельности, они обязаны участвовать во всех обходах профессора. Вот и сегодня профессор — «большой» Хамидов — в составе свиты из двух доцентов, шести ассистентов, зав. отделением, пяти больничных ординаторов, четырёх клинических ординаторов, пяти врачей-интернов, нас — восьми субординаторов, четырёх медсестёр — старшая и три постовые замыкали шествие. В этот раз обход проходил в кардиологическом отделении. Задача профессора — это показать свой высокий уровень и, соответственно, низкий — всех остальных врачей. Он сел у постели больного. В палате находилось четверо больных, трое ожидали своей очереди, когда профессор, идя по часовой стрелке, и их осмотрит и принесёт им спасение. Что должен сделать профессор, чтобы показать своё величие? Он обязан усомниться в точности диагноза, его подправить, ещё лучше — это додуматься до чего-то нового, до чего другие не додумались! Для этого он должен опросить больного, что-то отыскать в его рассказе важное, на что другие не обратили внимание. Ещё лучше, если он сам спросит больного, например: «Когда вы пьёте много кофе, то ходите после этого больше мочиться и не можете спать?». Больной это, конечно, подтвердит, тогда профессор говорит: «Вот видите, это очень важный симптом, показывающий не только хорошее качество кофе, но и повышенную возбудимость вегетативной нервной системы у нашего больного, который, кстати, умудряется в наше сложное время доставать хороший кофе, что указывает на предприимчивость, тщеславие, энергичность больного! Где, кстати, вы кофе достаёте, который нам не удаётся достать?!».
Во-первых, это хороший юмор — профессорский, который показывает, что профессор простой, доступный и тоже нуждается в кофе, и больной может ещё больше улучшить профессорское расположение к нему. Дальше, ощупав больного, простучав, прослушав и осмотрев, профессор просит кого-нибудь из присутствующих то же самое сделать и сказать, что он обнаружил. Даже если кто-то что-то и обнаружит, то будет бояться это показать, чтобы не «выстрелить мимо» и, скорее всего, промолчит. Тогда профессор попросит это других сделать. И после того, как все промолчат, или, что чаще, наглый студент что-то ляпнет, профессор скажет обратное! Например, шум сердца не только систолический, но и диастолический, что указывает на митральный комбинированный порок сердца, а не только на недостаточность митрального клапана, как в диагнозе указано! Кто докажет, что это не так?! Только доцент-некрофил Грызлов может. Но в этот раз больной не спешил к доценту Грызлову попасть. А когда время придет, все уже забудут, что профессор сказал. Затем профессор переходит к анализам и кардиограмме — и там расставляет ловушки для простаков! Наконец, он исправляет лечение, дозировки, некоторые лекарства меняет и в конце ободряет больного, что сейчас у него дела пойдут на поправку! После чего профессор вытирает руки о полотенце со спиртом, которое старшая медсестра наготове держит, и переходит к следующему больному. Больные в состоянии эйфории, в восторге от профессора и плюются в адрес своего врача, доцентов, ассистентов! Все хотят лечиться лично у профессора, а для этого нужно очень, очень много кофе иметь! В этот раз профессор «словил» всех на расшифровке кардиограммы больного. Профессор задал, казалось бы, простейший вопрос: «Что бросается в глаза на электрокардиограмме этого больного?». Конечно, многое что бросалось в глаза, и пойди догадайся, что бросилось профессору Хамидову в глаза? На чём он хочет тебя поймать? Я тоже глянул на электрокардиограмму — через руки и спины рядом стоящих с профессором. Субординаторов всегда оттесняли к дверям. И без них было достаточно много желающих быть поближе к профессорскому телу. Ясно, что ближе всех и рядом с телом были доценты, затем ассистенты и т. д. по рангу.
Это иногда и губило доцентов, т. к. как раз с них и начал в этот раз Хамидов. Вначале он потревожил 1,90-метровую, 45-тилетнюю Михайлову. Крепкая, энергичная, с массой нерастраченной сексуальной энергии! Или то, что она тратила, быстро восстанавливалось. Она, к тому же, готовилась защитить докторскую диссертацию уже много лет. «Что можете сказать, Инна Ивановна, об этой электрокардиограмме?» — спросил её «большой» Хамидов, развернув ленту перед её носом. «Ну, проводимость нарушена», — начала издалека Инна Ивановна. «Что ещё нарушено? — спросил ехидно улыбающийся профессор. — Не бойтесь!» — подбадривал её Хамидов, как студентку, чем ещё больше нагнал на неё страх. «Ну, блокада левой ножки пучка Гиса», — осмелела Инна Ивановна. «Это всё понятно, — сказал Хамидов, — но так ли это все важно для этого больного?». Инна Ивановна после этого напрочь замолчала. «Ну, смелее, Инна Ивановна! Вы в каком отделении сейчас находитесь?!» — совсем сорвал с неё «погоны» профессор. «В ревматологическом, ой, извините, в кардиологическом», — совсем растерялась Инна Ивановна. Чем всех рассмешила, и больше всего пациентов. Все так и покатились со смеху, чем ещё больше сконфузили доцентку Инну Ивановну. И остальных врачей тоже, хотя все криво улыбались и внутренне радовались «большому успеху» Инны Ивановны, но знали — сейчас и «их час пробьёт». «Ну, а вы, Ахмед Ибрагимович?» — перевёл своё внимание профессор на другого доцента Ибрагимова, оставив в покое «нуждающуюся уже только в уходе» Инну Ивановну. Этот доцент оказался мудрее, а главное, имел время подумать и отойти от первого испуга. «У этого больного, — начал по-доцентски Ахмед Ибрагимович, наш учитель, — обратите внимание, — повернулся он к остальным врачам, ассистентам и субординаторам, — и особенно прошу мою группу субординаторов посмотреть очень характерный сегмент ST. Он как бы двуполярный — плюс и минус, что говорит о патологии — нарушении коронарного кровообращения», — стал читать лекцию доцент Ибрагимов профессору Хамидову Исмаилу Хамидовичу, что его и погубило. «Что в первую очередь, и самое главное, указывает на нарушение коронарного кровообращения?» — прервал лекцию Ахмеда Исмаил, задав прямой вопрос «на засыпку». «Сегмент ST!» — настаивал, побледнев, то ли от стыда, то ли от злости, доцент, оттого что профессор его, как студента, экзаменует. — «Ещё что?». Ахмет обиженно замолчал, не желая, очевидно, принимать участие в этой обречённой на проигрыш игре — государственной лотерее. «Как вы думаете, Исхак Пинхасович?» — обратился Хамидов к похожему на парикмахера ассистенту — очередной жертве.
