«Пойдём, посмотрим, как окна моют», — перешел я к практике и перешёл на «ты». «Пойдём», — согласилась она без ломаний. «Хоть бери и веди её в гости! — подумал я. — Но, к сожалению, все дома. Ладно, успею. Я ведь с ней еще не в „одной раскладушке“, так что не обидится, если немножко потерпит. А это кто такая, окна намывает в зелёненьком халатике, как будто у себя дома?! Не большая и не маленькая, зато „чемодан“ гораздо больше, чем у моей спутницы. А главное, намывает методично, спокойно, как своё. Могла бы и у меня окна помыть, не велика барыня!». На меня глянула, головку оторвав от окна, и опять стала намывать.
Брат всегда мне говорил, что у меня взгляд такой — очень пронизывающий, когда я рассматриваю спину женщины. Поэтому они не выдерживают и поворачиваются, по-видимому, какое-то давление ощущают. Вот и эта что вдруг оглянулась? Где у неё надавило? «Пойдём дальше, — сказал я, — здесь справятся и без нас». — «Хорошо, что ты поступил, — сказала мама, — а то Эммочка сказала, что ты не поступишь». — «Я верил, что ты поступишь, — сказал брат, — единственное, во что я не верю, что будешь учиться лучше, чем в техникуме. От себя никуда не уйдёшь. Ну что, может, Динго заберём?» — предложил он. Подходя к зоопарку, почувствовал какую-то вину, как будто совершил предательство. Посмотрел на брата и понял, что у него такое же чувство. Когда стали приближаться к клетке Динго, ощутил сердцебиение. Около клетки стояла толпа в тюбетейках и дразнила Динго. А он стоял у решёток, рычал, лаял и очень, чувствовалось, хотел своих «братьев меньших»! Он выглядел более интеллигентным, развитым и намного добрее их. Они общались с ним, как с соперником: кто кого перелает. Подошли и мы к клетке. Динго мгновенно нас заметил, стал бить хвостом о решетку, нас приветствуя, встал на задние лапы, просунул голову между прутьями клетки! Он продолжал лаять, но радостно! К великому ужасу таджиков, мы просунули руки между решётками, и Динго стал наши руки по очереди облизывать. Таджики, ничего не понимая, что делается, убежали, решив, что мы сейчас Динго освободим, и он с ними расплатится! А мы растрогались и решили Динго забрать. «Ой, как хорошо, что вы пришли! — сказала замдиректора зоопарка. — У вашей собаки гнойное воспаление промежности, но никто не может к нему подойти, чтобы промыть и мазью смазать. Может, вы его подержите?». Зайдя к Динго в клетку, мы сами всё сделали, к радости замдиректора. «Мы его заберём!» — объявили ей. «Да? Ну, хорошо, — нехотя согласилась она. — Конечно, жалко, это самый красивый, крупный экземпляр! Почему-то его родители в два раза его меньше!». — «Потому что она в два раза толще нас», — шепнул я брату. Взяв Динго на поводок, который мы, как будто предчувствуя, прихватили, отправились довольные пешком домой. Километра три было до нас. Динго был возбуждён и рвался вперёд, так что мы за ним еле поспевали. Пройдя километра полтора — полдороги, примерно, брат потрепал его по холке. Динго тут же впился в руку брата, хотя и сразу отпустил, но следы оставил. Мы с братом переглянулись. «Вот тебе — благодарность!» — сказал я. «Пойдём его вернём, — согласился брат, — он непредсказуем».
Две недели до первого сентября пролетели быстро. Получил в библиотеке института все книги, которые немного напугали. Один был толстый учебник по анатомии с атласом: скелет человека, на 700 страниц, каждая ямка на кости имела длинное латинское название. Другой — нормальная физиология на те же 600–700 страниц. Еще гистология не тоньше. Потоньше, но покрупнее, учебники по физике. Не меньше — учебники по «химиям»: органической и неорганической, ещё какой-то коллоидной и биохимии. Ещё толще — по «биологиям»: мед. биологии и микробиологии. От этих учебников практической медициной, которая мне казалось романтичной, никакой романтикой не веяло. Первого сентября нас всех — два потока, по сто «голов» в каждом, собрали в т. н. актовом зале. Начались т. н. недельные установочные лекции. Сидя на этих лекциях с 9 часов до 12 дня не мог понять: «кито» я такой и как сюда попал? Вспоминал Бердичев, приезд в Душанбе, «незащиты» и «защиту» диплома, завод бытовых холодильников, ДОК, тюрьму напротив кибитки и кибитку напротив тюрьмы, ТаджикИНТИ. Все вокруг, за небольшим исключением, 17-летние дети — выпускники школы. Расписание занятий на весь семестр висело около деканата, где замдекана лечебного факультета был «Насер». Одновременно он был ассистентом кафедры анатомии. Не великий медик, имеющий дело с трупами, но ещё и со студентами. Я часто на него натыкался, как и все другие, но старался не «вступить»! К счастью, он оказался ассистентом не в моей группе, которую сегодня на практических занятиях впервые увижу.
Анатомия была первой в расписании занятий. Вторая группа — 5-я аудитория. Я вошёл, успев одеться в вестибюле в халат, и шапочку натянул на голову, как у поваров — рукоделие живущих по соседству от института женщин и продающих всё это. Первый «согруппник», на которого я наткнулся в аудитории, лежал на белом мраморном столе посередине комнаты, весь чёрный, пахнущий сладковато-едким формалином. Он был голый, наполовину разделанный, в некоторых местах до костей, живот вспорот — без внутренностей. Он назывался «труп» и был заботливо для нас приготовлен, чтобы пощекотать, наверное, нам нервы. Я с детства ещё ни разу не видел и «нормальный» труп, и похорон избегал, а тут такой ужасный! Сразу стало нехорошо, и пронзила мысль: «Выдержу ли я всё это?!». Всегда слышал, что многие из-за этого бросают мединститут, поэтому весь собрался, чтобы выдержать, а то будет очень обидно из-за какого-то трупа бросить учёбу! Кто он такой! Познакомившись мельком с трупом и стараясь на него меньше смотреть, сел около него на расстоянии полуметра. Так как стулья стояли вокруг этого стола с трупом, и несколько живых «согруппников» тоже сидели напротив меня, с другой стороны трупа, а другие с моей стороны, решил им уделить больше внимание, чем трупу. Недалеко сидела студентка моего, примерно, возраста, светловолосая, курносая, с обилием веснушек. Она, чувствовалось, была общительной и всё время повторяла, что очень боится анатомии и знает, что это такое. Она медсестра, и сейчас по ночам ещё в больнице дежурит, т. к. деньги нужны на учёбу. Ко всему прочему, она из Кайракума, что около Ленинабада. «А ты откуда?» — спросила она меня. «Из сельхозинститута», — ответил я. «Там учишься?» — не поняла она шутки. «Нет, живу, — объяснил я, — в одной остановке отсюда». — «Тебе повезло, — сказала она, — хорошо жить с родителями». — «Нет, это они живут со мной», — поправил я, чем окончательно её запутал, и она обращалась уже к другим с вопросами. Стали подходить и другие. Пришла еще одна, и тоже со светлыми волосами. И сразу стало тесно в комнате! Круглая, как большая тыква, голова, соответствующие щёки, маленькие глазки. А лба почему-то не заметил. Она была, как две или даже как три «курносых»! Это, наверное, и есть Букашкина — решил я. Затем пришёл не совсем таджик, да и не совсем русский, но без тюбетейки — в медицинской шапочке. Он был худой, с удлинённой прямоугольной головой, узкими плечиками и очень женственный. Свои руки он складывал накрест перед грудью, приговаривая: «Ой, господи, да я и не знал, что надо сюда, хорошо, мне подсказали. Ой, господи, надо ещё книги всем вам раздать! Нагрузили меня! Ой, господи, да что ж это такое, господи?!». Голос у него был тонкий и очень мелодичный, такие как он, стояли у ворот в тюрьме и открывали ворота. Они тоже были женственными и назывались кто Машей, кто Маней или проще, по-зэковски — «петухами». Но этот оказался ещё и старостой группы с фамилией Мулюков. «Петя», — обратилась к нему курносая, она уже многих знала. Все, вроде бы, уже собрались. И наконец, вошла маленькая чёрненькая ассистентка, довольно хорошо говорящая по-русски, что было трудно предположить по её лицу, и Шариповой назвалась. Мы все встали поприветствовать «учительницу первую нашу». И наконец, после учительницы вошла осторожно та, которая мыла окна, когда я смотрел с «маленькой», как это другие делают. В этот раз она была уже не в халатике, а в юбке, кофточке и с портфелем, высокая причёска, заострённое лицо, заострённый нос и лоб «присутствовал». Ей явно было не 17 лет, она только слегка смущённо извинилась за опоздание. «Как ваша фамилия?» — спросила ассистентка. «Разумова», — сказала с достоинством опоздавшая, как будто пришла на заседание торговой палаты, как я в Госплан, а не учиться у ассистентки.
