Интересно стало в тюрьме уже в первый день работы! «Сегодня интересная лекция о международном положении! — объявил после работы Галушка. — Лектор из ЦК партии про израильскую агрессию расскажет». В зале заседаний проводились, кроме производственных собраний коллектива, ещё и политинформации, чтобы работники МВД знали линию партии, её мысли, цели, её друзей, врагов — кто за нас, а кто против, с кем мы по одну сторону баррикады, а с кем — по другую! Израиль уже давно свою «агрессию» успешно закончил — против наших арабских «братьев», за шесть дней! Но советские братья арабов никак не могли успокоиться — ведь они воевали на стороне своих арабских братьев, а значит, и их побили! И мы пошли с братом послушать про агрессивность евреев! Лектор внимательно посмотрел в зал, который набился битком. Тема волнительная: впервые в 1967 году узнали, что евреи, оказывается, умеют воевать и быстро, и хорошо, и даже Советскую Армию не уважили, которая помогала своим арабским братьям! Оказывается, евреи не только прятаться умеют в Средней Азии! «В общем, скажу всем честно, товарищи! — признался лектор ЦК заговорщицким тоном, не заметив нас с братом. — Здесь все свои — я вижу и между нами скажу: арабы воевать не умеют! А теперь еще и говорят, что мы им плохое оружие поставили! Дошли до того, что требовали от нас сбросить атомную бомбу на Израиль. А как мы это могли сделать?! Сами подумайте! — извиняющимся тоном сказал посланник ЦК партии. — Ведь, это была бы третья мировая война!». Зал был разочарован, и посыпались вопросы: почему Советский Союз так пассивен и не уничтожит зарвавшихся сионистов. «Мы бы с удовольствием, товарищи, — оправдывался лектор, — но арабы, как я уже сказал, не вояки! И так наших много погибло! Если бы мы, наше правительство и лично Леонид Ильич Брежнев не потребовали от Америки остановить Израиль, то положение было бы ещё хуже! Уже столицы Египта, Иордании, Сирии были бы взяты Израилем! Их войска дошли до пригородов этих столиц! А Израиль — очень хитрый враг! Ни один арабский самолёт — египетский, не взлетел в воздух! Их всех израильская авиация разбомбила на аэродромах, в первые же часы. Разведка у них сильная — Моссад! Военные действия начали арабы при нашей поддержке, — продолжал лектор. — Мы рассчитывали на внезапность нанесения удара по Израилю и не предполагали, что израильская армия сама быстро перейдёт в наступление. Но я повторяю, — уговаривал советских тюремщиков лектор, — всё дело в неумении арабов воевать!». На следующий день в местной прессе мы уже читали заявления «выдающихся» советских евреев, осуждающих израильскую агрессию. В числе подписавшихся был и наш родственник, который никогда не был «алчным». Но это были евреи местного значения, а до этого в газетах «Правда» и «Известия» Израиль, за то, что он не дал себя уничтожить, осудили евреи всесоюзного значения, их было более десятка — больше количества «колен израилевых»! С евреями понятно: в каждой нации имеются продажные! А для облегчения ориентации в украинцах и других братских нациях, я их поделил их на пять групп в процентном отношении! Это так мне представлялось:
Первая группа: активно, сам бы с удовольствием уничтожал евреев во время войны — 20 %
Вторая группа: уничтожал бы евреев, чтобы выслужиться перед немцами — 70 %.
Третья группа: не уничтожал бы евреев и не выдавал бы по состоянию здоровья — инвалид-колясочник, например, а чтобы сообщить немецкой полиции, телефона дома не было — 7 %.
Четвёртая группа: не уничтожал бы евреев, и не выдавал бы — 2,9 %.
Пятая группа: почему-то укрывал бы евреев от немцев — 0,1 %.
Галушка по этой классификации оказался у меня между третьей и четвёртой группой. А вот бухарский еврей — начальник колонии — оказался по этой классификации во второй группе, но узнал я об этом немного позже. Эта моя классификация универсальна, её можно применять и в мирной жизни, и не только по отношению к украинцам! Только вместо «убить еврея» подставляйте: продать друга, товарища, соученика, сотрудника или просто тётю или дядю. Она применима везде, где действуют принципы ненависти и материально поощряемой подлости!
И вот я, наконец, за своим рабочим столом! У меня на столе счётная машинка, которой я не умею пользоваться, а рядом всё тот же кульман! Мне надо, оказывается, много чертить, и ещё рассчитать расход листового металла и прокатного уголка для сейфа — полтора метра высотой, для секретных советских учреждений. Это тебе не кулачок и даже не шпиндель для токарного станка, и не кондуктор для завода бытовых холодильников. По моим расчётам и чертежам зэки будут резать металлические листы на пилах, так же и уголок, а не только друг друга! Сваркой всё будут соединять, чтобы получился советский сейф, где советские чиновники-«секретчики» смогут прятать документы, а иногда и деньги или мясо, купленное по блату. Боялся ли я чертить и рассчитывать? Конечно, боялся! Сейф по моим чертежам и расчётам, я был уверен, получится кривой, косой, и к тому же, тяжёлый — в несколько тонн! И его только подъёмным краном придётся перемещать! Так оно и получилось! Когда брат посмотрел на расчёты — он ахнул! Мой сейф получился тяжестью в несколько тонн! «Ты зачем взял листовой металл в 5 мм?!» — спросил он. «Чтобы крепче был сейф», — ответил я. «Возьми 2 мм» — посоветовал он. Он мне помогал, чем мог, но и у него были проблемы с расчётами, неслучайно, как и я, плохо учился! Счётные машинки надо было уметь настроить: разные рычажки, цифры подобрать, а затем запустить в ход машину, и начиналось: та-та-та-та-та, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та — несколько минут, а затем выдавалась какая-то цифра. Машинка при этом ходила «ходором», стол шатался, а вместе с ним и моя голова, мне так казалось! К тому же, среднеазиатская жара доходила в помещении до 40 градусов, что делало творческий труд немыслимым! Брат ничего лучшего не придумал, как ещё и вечером приходить в тюрьму дорабатывать, у него открылось немыслимое трудолюбие! Мы раздевались по пояс из-за жары. Вечером жара несколько спадала, и мы доделывали то, что не успевали в рабочее время.
Я не понимал брата, но приходилось ему помогать, он говорил, что надо быстро всё рассчитать, т. к. ему с нашими расчётами придется идти в Госплан и вышибать деньги на материалы для тюрьмы. Из-за его таланта убеждать это стало его обязанностью. Галушка боялся Госплана больше, чем немцев! Брат и здесь стал комсоргом. В тюрьме, оказалось, тоже нужны комсорги и парторги, но для сотрудников. У зэков отбирали комсомольские и партийные билеты. Место комсомольца и коммуниста могло быть под землёй, как у шахтёра, но не в тюрьме, да еще советской. Попал в тюрьму — ты уже не коммунист и не комсомолец! Никто на свете не вправе посадить коммуниста, для этого нужно разрешение не только прокурора, но и горкома партии. Надо раньше исключить коммуниста из партии, чтобы его в тюрьму отправить! Это, обычно, без проблем и делалось. Партия за коммуниста не заступалась, она очищала от него свои ряды! Брат выступал перед зэками на разные темы, они его уважали и с интересом слушали. Он уезжал часто в служебные командировки. В одной из командировок, которая была в Тирасполь, в Молдавию, на обратном пути посетил Бердичев. Родители обменяли нашу старую квартиру — в центре города, на новую двухкомнатную квартиру — на окраине города в районе кожзавода. Там я в 18 лет под Новый Год подрался, а затем бежал через еврейское кладбище. Мать до 1953 года заведовала детским домом на кожзаводе. Родители, таким образом, вернулись туда, откуда начинали! Эта квартира была со всеми удобствами, в отличие от нашей старой на улице Свердлова (по-старому — Махновская). Поменялись родители с рабочим завода «Комсомолец», который находился рядом с нашим домом. Появились все шансы такую квартиру обменять на лучшую в Душанбе. Мы из Душанбе никуда не собирались уезжать, и в Душанбе, в любом случае, лучше жить, чем в Бердичеве. Командировки брата плохо отражались на мне. Во-первых, одному приходилось всё рассчитывать и даже чертить! 8 часов ежедневно одному сидеть в тюрьме, в обстановке тоски и безнадёжности, которая висела здесь в пространстве! Хотя по зэкам этого не было видно — это была их жизнь! И сотрудники были весёлыми. Я себя представлял на месте зэков, как будто мне дали срок в 15 лет, и от этого впадал в депрессию. Уйти домой раньше времени, как на ДОКе, здесь, к сожалению, нельзя было. Если зэки, как они говорили, сидели 15 лет от звонка до звонка, то я — от звонка до звонка должен был отсидеть рабочий день! Конечно, я не совершал больших трудовых подвигов, но прятаться было негде. Другие тоже ничего не делали, но разговаривали на разные темы, которые меня не интересовали.
