Когда через час пришёл Марик, в квартире у нас пахло едой. «О! — воскликнул Марик, подходя к кастрюле, и тихо у меня осведомился. — Мама?». — «Нет, она ушла», — и я указал на нашу новую маму — папу. Папа скромно пожал плечами и сказал: «А что делать? Ему же нужна диета, и кто знает, когда она придёт и приготовит?! Что-что, а этого я от неё не ожидал!». — «Не ожидал! — раздражённо передразнил его Марик. — Она больна, что от больной можно ожидать!». Тем не менее, тефтели вкусно пахли и в несколько рядов были выложены на дне чугунка. Марик и папа смотрели «голодными глазами» на тефтели. Они тоже ели «г…», что и я, и мы торопливо стали готовиться к еде, ставили на стол тарелки и хлеб. Не успели сесть за стол, как услышали шаги по балкону, и в комнату ввалилась разгорячённая мама с красным лицом, возбуждёнными глазами, которые светились злыми огоньками! Она хотела пройти в комнату, но, почуяв запахи на кухне, направилась, не раздеваясь, туда! Папа пошёл за ней, как школьник. По пути он оправдывался: «Люся, я решил сварить тефтели, дети были голодными, и я не знал, когда ты придёшь. Конечно, жаль, — сказал папа, — у меня не так получилось, как получилось бы у тебя! Но что делать?!». Мы с братом остались в комнате и плохо слышали слова папы, но тут же услышали шум и суматоху на кухне… и звон падающей крышки. Поспешили туда, и нам открылась страшная картина: папа и мама толкались у помойного ведра, держась за кастрюлю с тефтелями! Т. к. руки у них были заняты, то каждый стремился головой оттолкнуть от ведра противника! И тут маме удалось ловким движением перевернуть в ведро чугунок с тефтельками! И вот, они уже летят в ведро! Папа, как баскетболист-защитник, стал отбивать их руками от ведра, некоторые упали рядом, другие он добил аж до стены! Марик бросился ему помогать, но было уже поздно, больше половины всё же угодили в ведро. «Вот вам, жрите! — приговаривала мама, отряхиваясь от лука и брызг жира, которые угодили ей на пальто. — Вы у меня „г…“ будете жрать! Ах ты, подхалим! — сказала она папе. — Ты делаешь себя добреньким — мама не варит, я вам сварю! Я тебя знать не хочу, негодяй!». — «Ах ты, сволочь! — заорал брат, обнаружив с десяток лежащих в помойном ведре тефтелей. — Ты что сделала?! Он болен, ему нужна диета, а ты мало того, что сама не готовишь, так ещё и выбрасываешь то, что он приготовил!» — указал Марик в сторону папы. У него было такое возмущённое лицо, что мать повернулась и быстро убежала из дому, бросив на ходу: «Как вы ко мне, так и я буду к вам!». Её не было всю ночь. Не пришла она и на следующий день, мы отправились её искать. Предположили, что она где-то у родственников или у знакомых. Так оно и оказалось… у бабушки! По виду бабушки видно было, что она уже «закусила»! «Я вас знать не хочу! — сказала мама. — Живите сами, узнаете, как это хорошо!». Мы с братом переглянулись, и он сказал: «Ну, ладно, если тебе здесь лучше жить, живи здесь. Главное, что всё у тебя в порядке».
Мы направились к выходу. «А почему это я должна жить не у себя дома?! — одумалась мама, видя, что нас устраивает такой вариант. — Это ты, — обратилась она к брату, — живи у своей жены! А я живу у себя дома и буду жить у себя дома!» — уже уверенно сказала она, решительно одеваясь. «Конечно, — обрадовалась бабушка, — ты должна жить-таки у себя дома! И я так думаю». — «Замолчи! — заорала на неё мама. — Не бойся, старая дура, я не собираюсь у тебя жить! Ты уже испугалась!». — «Люся, пожалуйста, живи у меня, — боязливо исправляла свою ошибку бабушка и добавила, — не обижайте маму, она очень переживает за вас». — «Заткнись! — услышала она уже от брата. — Что ты голову морочишь — „не обижайте“, дура! Сама же от неё получаешь, и от страха делаешь вид, что не понимаешь, что она больна!». — «Нет, нет! Не надо так с мамой! Нельзя так, она не больна! Все были бы такие больные, как она! А то, что я от неё получаю, так я уже привыкла. Я от всех получаю. Что я могу сделать? Такое моё счастье», — сказала бабушка и тихо заплакала. «О! Притворная сволочь! — сделала вывод из слов своей мамы наша мама, а затем объявила Марику: — Знаешь, что! Ты не хозяин у меня! Я всё поняла — твоя цель забрать у меня квартиру, развести меня с папой! Ничего у тебя не получится, живи у своей жены, и дай мне, наконец, тоже спокойно пожить! А квартиру ты у меня вот получишь!» — показала ему большую фигу мама. После этого она ушла от бабушки и обратилась к папе: «Идём, старый дурак, живи своим умом!». Папа посмотрел на меня и на Марика. «Не смотри на них!» — сказала мама, перехватив его взгляд. «Люся, что ты хочешь, я не смотрю!» — сказал папа и вышел за мамой. Мы с братом тоже ушли от бабушки, но не домой. «Пойдём к Жиркову», — предложил Марик, когда мы вышли от бабушки. Жирков — его старый товарищ по школе, техникуму и занятием боксом. Он жил в метрах трёхстах от дома бабушки, брат давно не был у Жиркова в гостях. Они работали на одном заводе «Комсомолец», а после армии сделали разные карьеры, по бердичевским масштабам. Жирков стал секретарём комсомольской организации завода и очень этим гордился! Он даже внешне изменился: щёки надулись, старался не останавливаться на территории завода с братом для разговора, быстро проскакивал, говоря: «Давай лучше встретимся у меня дома».
Брату удалось на заводе дорасти аж до контролёра цеха, как будто профессионально-техническое училище окончил, а не техникум! Контролер — чуть выше рабочего, но такого же грязного вида. Поэтому можно было понять Жиркова, иногда идущего рядом с главным инженером или даже директором завода, и вдруг остановиться для разговора с простым контролёром! Ещё хуже, если стоять и с ним разговаривать, а тут возьми — и пойдёт по территории завода начальник! Что тогда делать?! Во-первых, могут подумать, что стоит от безделья, а во-вторых, не останешься же стоять с рабочим, если начальник рядом! Поэтому Жирков тут же убегал к начальнику, чтобы проводить его, хотя бы до ворот! В общем, у каждого были свои заботы. Ситуация «принца и нищего», причём, они поменялись ролями! В армии — «на фронте», брат был «принцем» — секретарём комсомольской организации части, даже дослужился до лейтенанта, чего обычно не бывает на срочной службе! Но в отличие от Жиркова, он не гордился своим положением. Жирков в армии был простым солдатом и поэтому ценил свой выросший уровень! И здесь сработал мой закон «качелей» — «закон качелей жизни»! Евреи нужны только в трудные времена Отечества! Брат со мной согласился и добавил, что по глупости не остался в армии, там не ощущалось антисемитизма. По крайней мере, таких, как начальник отдела кадров завода, он не встречал в армии. Для брата ничего хорошего на заводе не предвиделось. Подойдя к дому Жиркова, мы услышали доносившийся звук ударных инструментов. Он в последнее время как бы «двинулся», лупил и лупил целыми днями по барабанам, как шаман! Жирков был рыжим, аж красным! И на фоне красного цвета барабанов мало выделялся, но всё же, мы его нашли. «Вот, никак не получается одна комбинация, — пожаловался он, — послушайте!». Мы послушали минут пять, пока у него, наконец, не получилось, затем не выдержали, и брат сказал: «Мы зайдём в другой раз». — «Да нет, я уже», — сказал Жирков, нехотя отрываясь от барабанов. Мы посидели, его мать стала накрывать на стол. «Поберёг бы, себя! — сказала она сыну. — Скажи, Марик, он очень похудел?». — «Да, немного», — согласился брат, глядя на жирного Жиркова. «Я, знаете, последнее время плохо сплю, какие-то кошмары, и организм стал высыхать», — подтвердил Жирков.
