— Празднуем победу над англичанами? — отхлебнула я.
Муж, казалось, не слышал меня. И смотрел… отстраненно, как на чужую.
Но при этом симпатичную, что подтвердили его дальнейшие слова:
— Лида, ты чертовски обворожительная женщина.
Когда вам два раза на день говорят подобные комплименты, причем сначала потенциальный любовник, а потом старый муж, то жизнь обязательно покажется сахаром.
Я замурлыкала от удовольствия.
Рано радовалась.
— Лида, я пришел сообщить тебе пренеприятное известие.
— К нам едет ревизор? Тетя Даша из Питера?
— В том числе. Лида, я ухожу.
— Стелить новое белье?
— Ухожу от тебя. К другой женщине.
«Что? Как? Почему? За что?» — естественные вопросы не застряли у меня в горле, они даже не сформировались в моем мозгу, окутанном пышным облаком мечтаний о Назаре. Я только хлопала глазами, пытаясь понять смысл слов мужа. Смысл не прояснялся.
Максим хмыкнул, отпил из своего стакана и упрекнул:
— Только удивилась, не испугалась.
— А мне следовало пойти на дно? — огрызнулась я почему-то. — Тут мелко.
— Ну, плавай! — похлопал меня по мокрому плечу и продолжил упреки. — Ты никогда не задумывалась над тем, что тогда, в ночь, когда мы познакомились, когда волокла меня… что заставило меня надраться в хлам.
— А что заставило?
— Отвечаю: я был страстно влюблен в одну девушку. Она предпочла мне другого. Заливал горе. Ты меня подхватила. Ни о чем не жалею. Но я снова встретил ее, мою главную любовь. Ухожу к ней.
Сравнение человеческого мозга с компьютером очень популярно, почти штамп. Но — точный, и я к нему прибегну. Память компьютера, самого совершенного, имеет пределы. Вы можете поместить в него бездну информации, а без дна все-таки не бывает. Как картинки в компьютере съедают громадный объем памяти, так наши эмоции парализуют ум. Там, где поместится собрание сочинений Льва Николаевича Толстого, с трудом войдут заурядные фото с пикника. Если твой мозг перегружен эмоциями, в него с трудом втиснется новая информация.
Бросает муж, уходит к стародавней любви… к черту лысому… Он, что? Серьезно?
— Ты серьезно? — спросила я и залпом допила вино.
При этом не выказала никаких признаков страшной трагедии. Как при рутинной бытовой ситуации. Вроде: «Ты серьезно хочешь надеть голубой галстук к желтой рубашке? Как украинский националист?»
— Серьезно, — шумно выдохнул Максим. — Водичка остыла, — поболтал рукой в ванне, — подолью тебе горячей.
Открыл кран, забрал у меня фужер и вышел вон.
Когда температура воды приблизилась к закипанию, я очнулась. Выключила воду, стукнув по крану пальцами ноги.
Было очень жарко внутри, снаружи — всюду. Лихорадка продолжала терзать меня, лишала возможности осмыслить происходящее.
Да и что осмысливать? Максима? Назара?
Вскочила, поскользнулась, едва удержалась, перевалилась через бортик ванны, ноги разъехались на мокром полу. Точно пьяная.
Я трезвая! Как стеклышко! Просто в голове моей перегруз и конфликт эмоций-информаций.
Закутанная в махровый халат мужа, который в спешке накинула, я застала его укладывающим тряпки в чемодан.
— Максим! Что ты творишь? Нельзя…
Бросилась к нему, но наступила на полу халата, упала. Свалилась бесформенной грудой на пороге спальни.
Максим подошел медленно, без суеты. Поднял меня, отнес, положил на мой край постели. Продолжил собирать чемодан.
Далее — о моих чувствах откровенно, как на божьем суде. Сидело! Маленькой, тонкой и глубокой занозой сидело во мне подлое облегчение: муж уходит, сам изменщик, значит, могу поддаться своим чувствам без моральных терзаний и рефлексии.
С другой стороны, повторюсь, в голове моей черти плясали. Хорошее от плохого, праведное от грешного, справедливое от подлого я отличить не могла.
Когда закрылась за мужем дверь, я пыталась вспомнить подобающую ситуации народную мудрость. Вспомнила: утро вечера мудренее.
Все! Компьютер сдох. Отключаюсь…
— Где папа? — спросил утром Гошка.
— Уехал в срочную командировку.
— А кто овка?
— Чего?
— Командир — овка. Папа командир. А кто овка?
— Сама бы хотела знать. Быстро! Пей сок, позавтракаешь в детсаду. Опаздываем.
— Зубы.
— Что — зубы?
— Ты зубы не накрасила.
Это Гошка про губную помаду. Мой сын отлично выговаривает «р» — результат моих логопедических усилий. Когда я с ним сидела три года, была совершенно истовой матерью. Из тех, что падают в обморок, если ребенок в три года задач с логарифмами не решает.
Максим протестовал: прекрати из моего нормального сына делать искусственного вундеркинда. Рожай второго ребенка, а Гошка пойдет в народ, то есть в детский сад. Против второго ребенка я не протестую. Только не так скоро, пока не забылись жуткие страхи о самочувствии младенца. Мне все время казалось, что с ним что-то не так, на грани смерти или в начале серьезной болезни. Терзала педиатра ночными звонками, он приходил к нам чуть ли не ежедневно. Педиатр у нас коммерческий, из частной клиники, гонорары достойные. Врачи из районной поликлиники быстро меня послали: «Мамочка! Не морочьте нам голову глупостями! Вызывайте врача, когда у ребенка температура». Как будто он без температуры не может погибнуть.
Везла Гошку в детсад. Опять-таки Максима идея: детский коллектив, где Гошка должен закреплять навыки общения (допускается — кулаками!), а не няня, которая целыми днями будет с ним мыльные оперы по телевизору смотреть.
Сын, пристегнутый в своем креслице сзади, что-то мне рассказывал. Не прислушивалась, но разговор поддерживала. Для этого требовалось только периодически вставлять: «Да что ты?.. Как интересно!.. А дальше что?.. И как развивались события?»
Мы подъехали к садику, выходили из машины, когда я по молчанию Гошки поняла, что не в струю реагировала.
— Сынок?
— Мама, у тебя все дома?
— Чего-чего? Откуда подобные выражения?
— От Петьки. Я тебя спросил, почему девочки любят плакать, а ты мне про события.
Девочки! А вдруг мой сын вроде Назара? Увлечен, оглушен женским полом. И вся дальнейшая его жизнь превратится в череду томлений и разврата.
— Георгий! — присела я, чтобы смотреть сыну прямо в лицо. — Скажи мне честно! Тебе нравятся девочки, девушки, женщины? Они тебя влекут?
— Куда влекут?
— В общем. Что ты чувствуешь? Ты их всех любишь?
